После встречи с Вэлом было не по себе. Эмили не привыкла срываться на людях и действительно не хотела швыряться в него посудой. И кипятком поливать не собиралась, сначала. "Ладно, сам нарвался. Нашел вора, тоже мне." Да, виноватой она себя считала. Вот только обиды на Вэла это не отменяло.
Единственный плюс был в том, что после его визита Хольм наконец-то взяла себя в руки. Хотя бы убрала склад окурков в мусор, вместе с расколотой пепельницей. Пепельницу было жалко, вторую такую же искать было долго и, скорее всего, покупка ударила бы по кошельку, что уже сделала покупка нового телефона. Продавцы убеждали, что вещица выдержит любые удары. Эмили пока на прочность вещицу проверить не успела.
Уборка, душ, ещё одна попытка позавтракать. Есть не хочется, запах мяса кажется всё таким же неприятным, что достаточно ново для девушки. На завтрак удается в себя впихнуть только немного сыра и кофе. Она ловит себя на том, что снова сидит с сигаретой, хотя только закончила проветривать квартиру.
Эмили снова открывает окна. За это время бесцельной ходьбы по уже убранной квартире девушка понимает, как сильно действует на нервы безделье. Не меньше, чем нахождение в этой дурацкой квартире.
Она звонит Джиму, когда часы показывают около пяти вечера. У Эмили даже выходит спокойно спросить, куда лучше обращаться, чтобы написать заявление на Эрвина. Во всяком случае, ей кажется, что голос звучит спокойно. Вот только сомневаться в этом Хольм начинает примерно с того момента, когда Джим предлагает встретиться, предлагает помочь. Она не может внятно описать, почему совершенно не ожидала такого от Купера. "Неужели всё настолько плохо даже по голосу?" На предложение она соглашается, плохо скрывая радость в голосе.
Меньше чем через полчаса она уже входит в пекарню, в кои-то веки как посетитель. За кассой Мила, которая, кажется, удивлена её увидеть. Эмили на разговоры не настроена и это, кажется, заметно. Да и про случай с братом знают уже все сотрудники. Теперь из-за кассы запрещено выходить, пока в зале есть люди. Она берёт кофе и усаживается за угловой столик, где не будет привлекать внимания. Внимания сейчас хочется меньше всего, особенно учитывая синяк на скуле и царапины от новой встречи с Эрвином. Синяк, благо, прикрыт волосами, а царапины не видно под одеждой. Одета она максимально неприметно: толстовка, джинсы и кроссовки.
Кофе Хольм не пьёт, от запаха выпечки кружится голова. В рюкзаке лежит телефон, с помощью которого можно убить время в ожидании детектива, но нервы не позволяют отвлечься от пейзажа за стеклом, высматривая в каждом посетителе пекарни нужного человека, она не замечает, как начинает комкать салфетку, вытянутую со стойки.
Когда в кафе появляется Джим, на столе уже несколько таких салфеток, которые Хольм спешно выкидывает в ближайшую урну.
– Здравствуй. – тихо говорит она, едва не заикаясь. Неверящим взглядом девушка впивается в детектива. – Спасибо. Что пришел.
Кажется, Джим выдавал номер "на экстренный случай". Интересно, подходило ли явление Эрвина под это определение? Эмили надеялась, что подходило.
Она не замечает, как вытягивает очередную салфетку и принимается уничтожать уже её.

Эмили пытается улыбнуться детективу, но адекватно выразить то, что она рада его видеть не выходит. Для Хольм неспособность выразить эмоции более-менее привычна, хотя сейчас это кажется особенно плохим качеством. Почему-то она не ожидала, что Джим может быть связан с бескорыстной помощью.
Возразить Эмили не успела, и оставалось только наблюдать, как салфетка исчезает в урне. Девушка недовольно поджимает губы, как ребенок, у которого отобрали игрушку. Руки даже дергаются, чтобы вцепиться уже в пальцы Джима и начать скручивать вместо салфетки их, но Эмили вовремя напоминает себе, что так делать нельзя. Хольм теперь откидывается на спинку стула и перебирает пальцами уже манжеты, благо рукава у толстовки длинные. Она старается не прикасаться к собственной коже, пальцы кажутся ледяными.
– Он вчера ко мне домой заявился. Я поздно возвращаюсь, никого не было. Не заметила, что он на лестнице, за поворотом может стоял, или... не важно. Я дверь уже открывать начала и даже не сообразила сразу, когда в квартиру затолкнул. Вот, в общем. – Эмили отрывает взгляд от воротника Джима и, убедившись, что Мила отвернулась, немного оттягивает толстовку, показывая свежие царапины. Про синяк-то Джим знал, этот почти при нём поставили, а вот со вчерашнего дня отметин существенно прибавилось. Хольм быстро поправляет одежду, она не горит желанием посвящать коллег в свои отношения с семьей. – Он ведь теперь не отстанет. – "Это должен был быть вопрос." – И я не знаю, что делать.
Эмили снова изображает, что увлечена разглядыванием воротника Джима. Она надеется, что история не выглядит неполной без главной части. "Нет, нельзя. Микки не стал про себя рассказывать, не стал жаловаться. Значит не хочет ввязываться. Глупо, но дело его. И втягивать нельзя, как хочу." Хольм боялась сболтнуть лишнего, боялась выдать пятна в истории. Рассказывать про Микки терпения бы точно не хватило.
Насчёт последнего Эмили привирала, что делать она точно знала. Сдать Эрвина в тёплые объятия Джима и, пока детектив вытряхивает из него душу, бежать, сверкая пятками, куда угодно. Она не могла жить в городе, где её квартира не то чтобы теряет гордое звание "крепости", но и становится потенциально опасным местом. Вот только с побегом были проблемы: в других филиалах набора сотрудников не было, а финансами Эмили не располагала в том объёме, чтобы где-то найти другое жилье и ждать у моря погоды.