Ри Маллой паркует свой старенький "Шевроле" в паре улиц от той, которая ей нужна. Достав с заднего сидения рюкзак, дальше она отправляется пешком. Ее путь к нужному дому — долгий и кружной; она меняет направление движения и ныряет в узкие проулки, и в принципе делает все, чтобы ее перемещения было как можно сложнее отследить… и чтобы потянуть время.
Когда Ри наконец оказывается перед нужным ей домом, она колеблется.  Сжимает и разжимает пальцы, изредка пытается заглянуть в ближайшие окна, почти пританцовывает на месте от пробирающей апрельской прохлады, на которую ее "машинная" одежда не рассчитана, но позвонить в дверь не решается. Слишком много переменных. Слишком много неизвестных.
Вот, например, будут ли ей рады? Едва ли. Сочтут ли обузой? Наверняка. Не подставит ли она кого-то еще под удар? Неясно.
Есть ли у нее выбор?
Нет.
Ей нужно здесь спрятаться. На виду, в месте, где должны искать в первую очередь — и поэтому наверняка искать не станут.
У ее сестры-близнеца.
Ри не видела Фи с тех пор, как вышла из тюрьмы. Ей тогда было не до семьи; она купила всю нужную технику и сбежала кочевать, нигде не оставаясь надолго — и в итоге осела у тех же кочевников, кочевников, многие из которых были такими же, как она. Только это было ошибкой. Только Ри поняла слишком поздно, уже тогда, когда все вдруг начало выходить из-под ее контроля.
Ей нужно безопасное, тихое место, где она сможет привести мысли, себя и ноутбук в порядок. Она не задержится дольше пары недель и уж тем более не навредит. Перезагрузится — и все. Зато сестру наконец обнимет и племяшку разбалует.
Ри сжимает кулаки, делает глубокий вдох.
— Ну, давай, трусиха, — говорит она себе под нос, собирается с духом и быстро, дробно стучит.
И нервно оглядывается.
На всякий случай.

Ри прячет кулаки в карманы, чуть приплясывая на месте, чтобы не мерзнуть, и считает про себя секунды, чтобы ожидание не так сводило с ума. Раз Миссисипи, два Миссисипи...
Дверь открывается. Ри нервничает, но давит из себя улыбку. Она соскучилась, правда, но она ведь совсем не знает, соскучилась ли Фи. Но улыбаться все равно в таких ситуациях положено. Правильно?
С языками программирования Ри дружит намного лучше, чем с языком человеческих эмоций. Еще Ри параноик. Поэтому на какую-то ужасную секунду она решает, что Фи решила ее убить. Логика подключается только тогда, когда она уже отшатывается. Фи не может хотеть ее убить, Фи ее сестра; даже если Фи хочет это сделать, она не станет на глазах у всей улицы портить свою бесценную репутацию отчаянной домохозяйки; Фи слишком ответственная, чтобы сесть за убийство и оставить племяшку на нерадивого отца.
— Нож в руке, — хрипло сообщает Ри, тыкая пальцем в руку Фи с этим самым ножом, и выдавливает из себя улыбку. — Смертельно рада меня видеть, да?
При раздаче способностей и талантов чувством юмора Ри явно обделили. Она вздыхает и осторожно, чтобы не попасть под нож Фи, подается вперед, чтобы крепко-крепко обнять сестру.
От Фи пахнет чем-то потрясающе родным. У Ри от этого на глаза почти слезы наворачиваются, даром что сентиментальна она была ровно раз в жизни — когда с концами и без возможности восстановления умер ее старенький, самый первый Мак.
— Я соскучилась, — сообщает она и отпускает Фи, и снова засовывает руки в карманы. — Эм… Можно мне войти? Холодрыга тут — как на Северном полюсе, честное слово. Будто не весна.
Говорить о своих проблемах на улице и без предисловия Ри не хочет. Во-первых, кто знает, кто может за ними подсматривать и их подслушивать. На улице слишком много сигналов, чтобы отследить следящих. В доме проверить все намного проще.
К тому же она действительно мерзнет. Не май месяц!

Дом Фи после трейлеров кочевников кажется огромным. Ри в этом пространстве как-то теряется, но в гостиную проходит и неловко садится на краешек дивана. Кидает рядом рюкзак, кладет свой смарт на журнальный столик, чтобы видеть, что на нем происходит, и засовывает сложенные ладони между коленками — отогревать. Оглядывается.
У Фи слишком просторно, но и удивительно уютно для такого пространства. Прямо канадская пастораль. Надо бы, по-хорошему, эту пастораль пролазить на предмет жучков… но — потом. Когда Фи будет не настолько сурово настроена.
— С цыганами, — сообщает Ри и обезоруживающе улыбается. — Они на месте не стоят. Отследить сложнее.
Улыбка, конечно, не помогает. Ри вздыхает, тянет время, развязывая шнурки на кроссовках и залезая на диван с ногами. Хлопает по подушке рядом с собой.
— Садись? Это долго может быть.
Ри не знает, сколько стоит рассказывать. С одной стороны, Фи — сестра, которая не выдаст ее секретов даже под пытками. С другой — дикие телепаты есть везде, и, может, даже у Фитцпатрика. С третьей — счета Ри были бы уже девственно пусты, найдись у Фитцпатрика дикие телепаты. Все, даже тот, который она завела на колледж для племяшки.
— В общем, мне у них нравилось, честно. Я даже кое-какую работу для них делала, но мне разонравилось, и я решила уехать. Да и вообще пора было сниматься. Думала неторопливо, а парень, с которым я там жила — ну, так получилось — как встал передо мной на одно колено и как начал нести про то, что жить без меня не может! Серьезно, он позвал меня замуж! — Ри аж вздрагивает, вспоминая. Ее так, кажется, даже пришедшие ее вязать агенты ФБР не шокировали, как это хреново предложение из ниоткуда. — Я думала, живой не выберусь, честное слово. Свалила ночью, пока спали все. Ну и решила, что соскучилась, а он наверняка же подумает, что я не идиотка, чтобы соваться прямиком к тебе, где меня каждый дурак искать будет. И у меня Мак барахлит, а новый я не хочу. А еще кому-то — не дам. А сама сломаю. Я и железо — это… ну, ты знаешь.
Ри дает себе наконец-то выдохнуть и очень внимательно рассматривает свои колени. Все лучше, чем на Фи, которая наверняка понимает, что Ри чего-то не договаривает.
Но Ри не хочет договаривать. Последнее, чего она хочет — это подставить нечаянно Фи с племяшкой под удар еще больше, чем сейчас.
Она не знает, что будет делать, если с ними по ее вине что-то случится.

— Залетела бы — сделала бы аборт, делов-то, — бормочет Ри себе под нос.
Но она бы не залетела. Она же и на таблетках, во-первых, и без кондомов не соглашалась, во-вторых. Потому что — да, цыгане, мало ли ВИЧ, мало ли чего? Ей такие проблемы не нужны. Ребенок собственный ей не нужен и подавно, племяшки раз в пятилетку хватает за глаза и за уши.
К тому же… Ри, конечно, безответственная, но не настолько, чтобы вешать себе на шею кого-то еще. Особенно — кого-то такого беззащитного, как маленький ребенок.
— Барахлит, — она неопределенно пожимает плечами, поворачивает голову, чтобы опасливо посмотреть на сидящую рядом Фи. — Ну. Один USB-порт перестал работать. И глюки иногда сомнительные. Мне даже тест железа ничего приличного не сказал.
Тест софта — тем более. Иначе Ри уже сама решила бы проблему быстро и безболезненно. По части софта она была гением. По части железа — полной идиоткой, не могла запомнить, как ни старалась, а каждый раз, когда пыталась полезть внутрь с отверткой, обязательно что-то ломала. У Фи все ровно наоборот. Они никогда не были отражением друг друга, они всегда друг друга дополняли.
Ри закусывает губу, снова опускает глаза под внимательным взглядом сестры. На руки вот безопаснее смотреть, да. И не так страшно ждать, что там за условие Фи поставит. Ри, конечно, что угодно сделает. Ри, конечно, ей по гроб жизни обязана уже за то, что она на порог пустила. Может, Фи как раз после ремонта ее и выгонит? Имеет ведь полное право, чтобы под удар не подставляться. Ри придумает, что с этим сделать.
Фи не выгоняет. Фи хочет совершенно обратного. Ри смотрит на нее, приоткрыв рот, некоторое время, пока новая программа в голове обрабатывается.
Ри не ожидала.
Ри порывисто дергается к Фи и ее обнимает крепко-крепко, утыкаясь носом в ее плечо.
— Конечно, — невнятно говорит она. — Как скажешь.
Ей нужны эти две недели. Она не собирается задерживаться дольше, минимум — он на то и минимум, чтобы по его окончанию свалить. Она как раз успеет перезагрузиться и понять, что ей со всем этим делать дальше. Как раз выдохнет после своего стремительного побега от попытки окольцевать.
Но после того, как починит ноут и проверит дом на жучки, конечно.