Be grateful
В эпизоде:
30 апреля 2015;
дом Лисбет.В ролях:
Лисбет, Штефан.
Воспитательные меры Дорана пошли на пользу. Не ему, разумеется.
FREAKTION |
2015 года, Канада, провинция Новая Шотландия, город Галифакс
"Чуть не спалились с Джинджером в баре! Жалко, сэлфи не успели на фоне запилить: был бы такой угар!" - @hurricanesandy98, 30.04
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » FREAKTION » Архив незавершенных эпизодов » 2015.04.30 Be grateful
Be grateful
В эпизоде:
30 апреля 2015;
дом Лисбет.В ролях:
Лисбет, Штефан.
Воспитательные меры Дорана пошли на пользу. Не ему, разумеется.
В доме непривычно пусто – каждый шаг, раньше приглушаемый мягкими коврами, отдается эхом. Лисбет замирает на пороге, прислушиваясь: подобная акустика ей вовсе не импонирует. Напоминает полупустую комнату в доме Дорана, где ей пришлось провести мучительные две недели. И что еще хуже – запятнать свои руки чужой кровью (и в фигуральном, и в буквальном смысле). Все в той же комнате. Лис слабо дергается, когда дверь за ней закрывается, и Штефан щелкает замком. Методично и любовно обставленное первое собственное жилище выглядит так, будто Лисбет уже похоронили, дом благополучно продали, а вещи за ненадобностью хаотично побросали в коробки, чтобы затем увезти на помойку.
На третьи сутки по возвращению Лис принимается разбирать те бесформенные мешки, которые ей возвращает Штефан. Она не благодарит; молчит и игнорирует вопросы. Отчасти, потому что не хочет разговаривать. А еще – потому что не желает слушать. Лисбет достает из огромного мешка рамку с репродукцией картины Альфонса Мухи (трещины замысловатой паутиной расходятся по всему полотну) и просто выпускает ее из рук. Звон битого стекла еще стоит в ушах, когда Лис за все это время впервые коротко чертыхается, собирая разлетевшиеся по полу острые осколки. Кровь хлещет ручьем – тонкий порез на правой ладони лишь на первый взгляд кажется незначительным, на деле же оказывается довольно глубоким. Впрочем, по сравнению с тем, что ей пришлось пережить пять лет назад – это всего лишь пустяковая царапина. Лисбет ловко перематывает руку бинтом и, закусывая его край, очень четко и ясно осознает: она уже никогда не сможет спать спокойно, понимая, что в любой момент все снова может повториться. И никто не даст гарантии того, что в следующий раз Лис останется живой – Штефана, хоть он и не отходит от нее сейчас, в нужный момент может не оказаться рядом. Ее нисколько не радует перспектива оказаться в роли угнетенной\подчиненной\зависимой или всего вместе взятого. Более того – у Лис на это аллергия, симптомы которой проявляются почти на физическом уровне. Лисбет хочется блевать при одной только мысли, что ей в очередной раз придется подстраивать свою собственную жизнь под кого-то, кроме себя.
Когда Лис снова возвращается знакомую комнату, она почти сразу понимает, что все вокруг нее –нереальное. Однако как ни пытается, проснуться у нее не получается. Лисбет смотрит в лицо совсем еще молоденькой девчонке и видит на нем дикий ужас, откровенно первобытный страх. И – что хуже всего – желание жить. Лис узнает его быстрее, чем даже сама успевает испугаться, –потому что видит себя.
Один и тот же неизменный сценарий повторяется из раза в раз. Лисбет просыпается от своего крика. И только тогда, когда наконец убивает. Ее мелко трясет; она кутается в легкое синтепоновое одеяло, надеясь, что получится снова уснуть, только теперь уже до утра и без сновидений. Но замечает в дверях темный силуэт и щурится, пытаясь его разглядеть: после кошмаров Лис хватает активизировавшейся фантазии, чтобы вообразить Дорана, свободно расхаживающего по ее дому. Лисбет успокаивается быстрее, чем раньше: и замолкает моментально, и восстанавливает истеричное судорожное дыхание. Штефан это подмечает тоже; и без лишних слов переступает через порог спальни, чтобы выйти в коридор.
- Останься, - в тишине даже шепот звучал бы громко; а Лис и не пытается понизить тон. Зато ее просьба похожа на нормальную, человеческую; и вовсе не смахивает на команду, отданную псу кинологом. Лисбет на секунду удивляется тому, как правдоподобно у нее это вышло, а потом садится на кровати и мягко хлопает ладонью по простыне рядом с собой.
- Я так и не поблагодарила тебя, - Лис почти касается губами уха Штефана, прижимаясь к его спине и запуская руки под его футболку. Лисбет идет на сделку с собой. Потому что есть вещи, которыми можно пожертвовать ради того, чтобы появился хотя бы крошечный шанс избавиться от кошмаров.
Кэролайн то плачет, то почти кричит в трубку; сперва просит, потом требует, чтобы он приехал. Штефан молчит и, не дослушав, нажимает на отбой — не без оснований уверен, что на визит к Мойре его уже не хватит, в том числе чисто физически. К концу третьих суток общий счет часов, которые ему удается урвать на беспокойный сон, стремится примерно к пяти; Иерусалим не спрашивает разрешения, хозяйничая с чужими запасами кофе, да и если бы спрашивал — что толку.
Обри привозит ее вещи в огромных черных мешках, беспорядочно сваленные в кучу. Книги вперемешку с одеждой, кое-где — битое стекло, явно от не самого лучшего обращения. Штефан забирается в кресло с энной по счету чашкой американо (кофе по вкусу уже напоминает жидкую концентрированную грязь) и оттуда наблюдает, как Лисбет разбирает свое имущество. Он почти не вздрагивает, когда слышит, как падает картина. Депривация сна притупляет рефлексы, мешает быстро реагировать и реагировать в принципе. По-хорошему, стоит вернуться домой и как следует выспаться, но сперва нужно убедиться, что все в порядке, и Доран не натворил каких-нибудь еще дел, пока копался в ее голове.
Короткие отчеты от Микки выглядят вполне оптимистичными. Брат жив, а в перспективе будет вполне себе здоров: этого Штефану достаточно, извиняться в его планы не входит, выяснять что-либо еще — тоже. Только позже, когда Лисбет опять кричит, очнувшись посреди ночи, он подумывает все-таки докопаться до правды, но и это решение носит статус неокончательного.
Замерев на пороге, Иерусалим неспешно оборачивается и пытается понять, что именно Лис имеет в виду. Поначалу ему кажется, что она все еще бредит, просто уже наяву — ее просьба звучит непривычно и странно. Странно, в первую очередь, потому, что такого Штефан может ожидать от кого угодно, кроме Лисбет. Тем не менее, он быстро убеждается, что она не спит, и подходит ближе, глядя на нее с легким удивлением — на полноценные эмоции его давно не хватает. Туда, где должны появляться какие-то умные мысли и чувства, словно приложили подушку, как следует изолировав от внешних раздражающих факторов. Но даже через эту воображаемую подушку пробивается растерянность: он не знает, как реагировать, и если бы мог полноценно соображать — ничего не изменилось бы, в этом сомневаться не приходится.
— Не за что, — отзывается Штефан, не очень понимая, что в его действиях подходит под категорию "требуется благодарность". Он всего лишь защищал то, что определил в категорию своего. И преподал урок зарвавшемуся брату, решившему вмешаться в его, Иерусалима, личное пространство. Если отбрасывать любые попытки романтизировать ситуацию, на месте Лисбет могла оказаться любая другая. И даже не женщина, а, к примеру, машина (Штефан не очень уверен, что подстрелил бы Дорана за спизженную тойоту, но чем черт не шутит).
Тем не менее, Лисбет явно считает иначе; он на мгновение прикрывает глаза, чувствуя прикосновение прохладных ладоней к коже, а потом внезапно находит ее действиям вполне логичное объяснение. Обернувшись, Штефан заправляет ей за ухо выбившуюся прядь волос и легко целует в лоб.
— Ложись спать, — искренне рекомендует Иерусалим, которому кажется, что мотивы Лис просты и прозрачны: повторяющиеся ночные кошмары способны даже ее заставить искать защиты и утешения у первого попавшегося. Ничего удивительного.
Им обоим не помешало бы прийти в себя.
Инициатива Лисбет оказывается не понятой. Или интерпретированной совсем не так, как ей хотелось бы. Лис не отшатывается, когда он протягивает руку, чтобы дотронуться до ее волос. Только поджимает губы и старается свыкнуться с мыслью, что Штефан не причинит ей вреда. Во всяком случае, до того момента, пока сам этого не захочет. И ей стоит задуматься о том, как сделать так, чтобы ему никогда не пришло это в голову. Она смотрит на Штефана не то разочарованно, не то недовольно. Весь ее опыт манипуляции (и то весьма сомнительной) заканчивается на отношениях со Штефаном. И то, лишь потому что он ей это позволяет. Лисбет понимает гораздо больше, чем ей хотелось бы. Впрочем, не самая приятная правда – всегда лучше заблуждений. Эту простую истину Лис успела уяснить. Быть наивной дурочкой намного проще; однако часто за это приходится платить разочарованием. А в некоторых случаях еще и сломанными костями.
Она не отвечает; не пытается убедить Штефана в том, что сон – последнее, чего Лисбет сейчас хочет. И даже не столь по причине того, что попытка поспать непременно обернется новым кошмаром. Лис прекрасно осознает: сейчас она, с взлохмаченными волосами, в измятой футболке, вряд ли выглядит роковой соблазнительницей. Однако в то же время хорошо понимает: ей, в отличие от Марши с ее броским макияжем, арсеналом мини-юбок и набором подиумной обуви, есть, что предложить Штефану. Как, собственно, и ему – ей.
Лисбет целует Штефана, осторожно касаясь кончиками пальцев его лица. Но почти сразу отстраняется, чтобы посмотреть Штефану в глаза. Даже в полутьме она запросто может различить его черты.
- Пожалуйста, - едва слышно Лис выдыхает Штефану в губы. Не дожидаясь ответа, Лис цепляет пальцами низ его футболки. И не дергается в попытках соскочить с постели, стоит Штефану крепче прижать ее к себе. Он вряд ли понимает, чего на самом деле хочет Лисбет. А она в свою очередь не торопится признаваться в том, что в ее понимании между ними заключается негласный договор. Свою часть обязательств которого Штефану предстоит выполнить чуть позже.
Окна ее спальни выходят на улицу, и мягкие отблески фонаря, который находится через дорогу, становятся теперь единственным освещением в комнате. Выражение лица Лисбет неуловимо меняется: из ее черт уходит нечто застывшее, жесткое, глубоко внутреннее, как невидимый каркас, вокруг которого она тщательно выстраивала в последние годы свой образ. А может, все дело в причудливо падающих тенях — Штефан внимательно ее разглядывает и ловит себя на мысли, что видит Лис такой, какой она могла бы стать. Должна была стать, не случись того визита вежливости, когда каждый из четверых братьев не упустил возможности поиграть с Лисбет Фрост, как сытые коты играют с мышью, которую не хочется жрать, но и выпускать просто так — тоже.
Штефана не хватает на чувство вины. Для раскаяния, тем более искреннего, требуются ресурсы, несравнимые с теми, что есть у него прямо сейчас. Тем не менее, он все равно пытается анализировать: обладая целой коллекцией личных травм и особой степенью инвалидности чувственного спектра, куда проще решать чужие проблемы, нежели вспоминать о собственных. Концентрируя внимание на Лисбет, он последовательно переключается с беспокойных поисков на непродуманную месть и гипертрофированную (особенно если сравнивать) заботу. И отказывается думать о Мойре, потому что тогда придется заставить себя вслух признать — безымянное нечто, не дожившее до конца своего первого дня, было их ребенком. Его сыном. Вместо этого Штефан выбирает тактику глухого игнорирования; Лисбет — куда менее болезненный способ сбежать от реальности, нежели метадон. И если отказаться от Лисбет, он не будет гнить заживо в течение семи недель.
Впрочем, в этом Иерусалим начинает медленно сомневаться, когда она тянется вперед, касаясь его сухими губами. Осторожный, почти неловкий поцелуй почему-то окончательно выбивает его из равновесия; и в одном-единственном жесте, который позволяет себе Лисбет, дотронувшись до его щеки, оказывается больше личного и интимного, чем в том, как она снимала с себя одежду или стонала во время секса. Штефан невольно облизывает губы, стоит Лис немного отодвинуться, и понимает, что такой она нравится ему куда больше. Заспанная, забывшая о графиках и расписаниях; обычная женщина, которую он действительно хотел бы видеть, возвращаясь домой. Хотя и знает, что этого никогда не случится.
Лисбет смотрит на него, недвусмысленно сжимая в пальцах край футболки, и Штефан допускает первую ошибку из многих, ему только предстоящих — почему-то решает, что она действительно так хочет, не преследуя никаких далеко идущих целей. Забывает о самом очевидном; о том, что в списке людей, у которых есть все причины желать его смерти, сестра Ларса Фроста по праву занимает второе место. Сразу следом за Мойрой.
Иерусалим пользуется возможностью, медленно свыкаясь с тем, что может — теперь уже без всяких последствий, — прикасаться к Лисбет. Изучать ее тело, целовать, сколько заблагорассудится, прижимать к себе или, отстранившись, разглядывать ее разметавшиеся по подушке спутанные волосы. Лис напрягается, лишь когда он склоняется над ней; смотрит почти испуганно, словно ждет, что он вот-вот причинит ей боль. Штефан замирает, почти уверенный, что иначе Лисбет остановит его сама.
Он ждет.
Отредактировано Stephen Riordan (09.08.2015 01:04:12)
Можно набрать целый список вещей, за которые Лисбет стоит выписать Штефану личную благодарность. И за избавление от горячо любимого братца, бросившего ее, как жертвенную козу на алтарь, четырем приятелям для уплаты долга. И за убийство супруга, посчитавшего, что результат бракоразводного процесса его не устроит. Подразумевающееся честное разделение совместно нажитого напополам Нолану по вкусу не пришлось, а потому он решил проблему более тривиальным, хотя и не самым благородным путем. За что, собственно, и поплатился. Наверное, и правда можно было бы сказать искреннее «спасибо» за прекращение внеплановых каникул в гостях у Дорана. Но все же, по мнению Лисбет, главная заслуга Штефана перед ней – как, к слову и остальных его товарищей, и Ларса заодно – носит несколько иной характер. Лисбет не создана для нормальной жизни. И заблуждение, в которое ее ввел Ларс, внушивший Лис то, что она может быть частью обычной семьи, – абсолютная глупость. За веру в которую Лисбет заплатила немалую цену. Очередное наивное убеждение в том, что теперь-то, после смерти Ларса, она сумеет наладить свою жизнь, полностью оборвав связь с прошлым, тоже рассеялось. И все благодаря Штефану. Куда ни глянь – от него сплошная помощь. И вряд ли со Штефана убудет, если он окажет ей услугу еще один раз.
У Лисбет не получается расслабиться ни когда Штефан впервые за все время их встреч снимает с нее одежду, ни когда касается губами ее шеи. Лис потеряла способность доверять уже очень и очень давно. В случае со Штефаном ни о каком доверии речи быть не может априори. Она – словно озлобленный щенок, получивший жестокий урок, после которого единственной реакцией на любое прикосновение является если не оскал, то точно настороженный взгляд. Каждое мелкое движение Лисбет скованное и напряженное. Она практически не сводит глаз с лица Штефана, в любой момент ожидая подвоха. Лис прекрасно умеет контролировать себя, но, когда он склоняется над ней, Лисбет вдруг понимает: ее самообладания может не хватить. И едва ли ситуация улучшится, если она начнет вырываться и кричать – таких, как Штефан, это скорее раззадоривает, нежели заставляет остановиться. Лисбет застывает; и, кажется, ничего не замечает из-за почти животного страха. Она будто вновь оказывается абсолютно беспомощной, не способной себя защитить. Лишь спустя секунду Лис осознает, что Штефан замирает тоже; и, без сомнения, причиной тому неприкрытый страх в ее глазах. Она нервно сглатывает и облизывает пересохшие губы. Возможные сценарии дальнейшего развития сюжета одинаково пугают. Ей не надо объяснять, что даже любимые игры имеют естественное свойство надоедать. Не самая радостная перспектива для Лисбет. Но еще хуже то, что часто желаемое не оправдывает ожиданий. И Лис – самоотверженно раздвигающая ноги исключительно ради своей цели – вполне подходит под разряд глобальных разочарований.
Цепляясь за плечи Штефана, Лисбет целует его; и, скрещивая лодыжки за его спиной, будто убеждает: она не передумала и не собирается идти на попятную. Лис позволяет себе отпустить ситуацию. Когда она, прогибаясь в пояснице, беспорядочно хватает ртом воздух, у нее возникает единственная смутная мысль: по объективным причинам Лисбет никогда не удастся полностью ему довериться. Но она просто обязана заставить Штефана поверить ей.
Перед дверью небольшого дома Лисбет он стоит минут пятнадцать, не меньше. Размышляет, стоит ли постучать, или проще будет вызвать такси, чтобы уехать обратно к себе. Мэгги, в отличие от Штефана проникшаяся искренним восторгом при виде его семьи, остается на все выходные у Кирана: греть молоко с медом, учиться у Этайн заплетать косы и, разумеется, в обязательном порядке кормить лошадей в частной отцовской конюшне. Иерусалим вовсе не горит восторгом при мысли о том, что за его дочь возьмется Морин, но чувствует, что так будет лучше. Выдержка ему отказывает. Как только исчезает последнее "должен" (следить за Мэгги, следить за псом, разбираться с похоронами и приглядывать за медленно приходящей в себя Кэролайн), щелкает невидимый тумблер, переключая его с рабочего режима на глухую апатию. К Лене, постоянно проживающей теперь вместе с Дораном, ехать нет ни смысла, ни возможности; видеть брата Штефан категорически не желает, а иначе встретиться с его невестой не получится. Из прочих вариантов остаются лишь Фредди и Мик, мало подходящие на роль конфидентов. И Лисбет, которая не вариант вообще, но в условиях полного отсутствия альтернативы более чем тянет на роль молчаливого слушателя. Впрочем, разговаривать Иерусалим не собирается. По крайней мере, пока бутылка не начинает неумолимо пустеть.
Лис открывает после второго звонка и раздраженно поджимает губы. Не слишком удивительно, учитывая, что в это время суток нормальные люди (да и в целом — люди) предпочитают спать и видеть сны. Вряд ли, с учетом всех обстоятельств, Лисбет горит энтузиазмом встречаться с собственным подсознательным, но выглядит она все-таки не слишком довольной. Если не сказать, испуганной: ее глаза расширяются не то от ужаса, не то от удивления, когда Лисбет замечает, что Иерусалим пьян. Более того — он еще и не закончил пить, о чем красноречиво намекают остатки бренди в бутылке, к которой Штефан прикладывается после долгой паузы.
— Не надо, — мотнув головой, просит Иерусалим, стоит ей открыть рот; осторожно, но без лишних церемоний оттирает ее плечом и не самой твердой походкой направляется вглубь дома. Почти сразу останавливается и ждет, пока Лисбет закроет дверь.
— Выглядишь отвратительно. Что стряслось? — он пожимает плечами, явно имея в виду темные круги под ее глазами и общую нездоровую бледность, вряд ли появившуюся только что. Освещение в прихожей не самое лучшее; из-за этого Лис и вовсе смахивает на восставшую из мертвых, что является достаточным поводом для беспокойства.
Штефан все еще предпочитает решать чужие проблемы в обход собственных.
Собственный дом, пусть он уже и не похож на полупустое жилище, подготовленное к продаже новым хозяевам, не кажется Лисбет таким же комфортным, как прежде. То, что стены и двери, будь на них хоть сотня замков, не являются гарантом полной безопасности, Лис поняла довольно давно. И в очередной раз убедилась, когда за ней приехал Доран. Оставшись с собой наедине, она настороженно прислушивается к каждому шороху, словно зашуганная мышь. И едва ли не бросается за кухонным ножом, когда в соседней комнате с грохотом захлопывается окно: о том, что это всего лишь сквозняк, а не непрошеные гости, Лис догадывается спустя несколько минут. Однако все равно долго еще не может успокоиться, ощущая, как с перепугу бешено стучит сердце.
Обычно ей удается уснуть лишь к утру, но через пару часов Лисбет уже сидит на кухне и пытается дрожащими пальцами справиться с зажигалкой, чтобы прикурить вторую по счету сигарету. Она больше не кричит, но только оттого, что кошмары становятся ее нормальным состоянием. Лишь изредка Лис удается урвать немного времени на сон без сновидений; и то благодаря успокоительным таблеткам.
В третьем часу ночи заканчивается последняя глава, и Лисбет вроде бы даже клонит в сон. Она откладывает книгу; ставит чашку с давно остывшим чаем в мойку, обещая себе, что помоет ее завтра — стоит воспользоваться моментом как можно быстрее, если уж ее действительно одолевает дрема.
Лисбет подскакивает на месте, когда слышит звук дверного звонка: будь у нее что-то в руках, она бы это непременно выронила от неожиданности. Вежливые визиты вовсе не вызывают у нее доверия: всякий раз веселые приключения Лисбет Фрост неизменно начинались с интеллигентных попыток зайти к ней в дом. Впрочем, она все же открывает, справедливо расценив, что Доран вряд ли решит наведаться к ней — огнестрельное ранение вполне уважительная причина для отсрочки возможной встречи. Увидев на пороге Штефана, Лис не сильно удивляется. Но и радости по этому поводу не испытывает: ей ни разу не импонирует перспектива того, что Штефан будет приходить к ней, когда только ему заблагорассудится. И особенно — посреди ночи. Особенно — Лисбет замечает початую бутылку — в нетрезвом состоянии. Лис раскрывает рот, чтобы вместо приветствия попрощаться, но ей приходится сделать шаг назад, потому что Штефана ее мнение явно не интересует. Щелкая дверным замком, Лисбет ловит себя на мысли о том, что она собственными руками запирается в клетке изнутри: бутылка бренди в руке Штефана вызывает не слишком приятные воспоминания. Тогда он тоже не был особо трезвым. И Лис откровенно пугает возможность повторения сценария. Пусть даже в облегченной форме: один Штефан не менее опасен, чем в окружении остальных давних знакомых Лисбет.
- Ты выглядишь немногим лучше, - в ответ замечает Лис и ни капли не лжет. О том, что ее мучают кошмары и паранойя, свидетельствует отражение в зеркале: кажется, даже если бы она попыталась, все равно бы не вышло замаскировать залегшие под глазами тени. По какой причине Штефан похож на человека, забывшего, что такое сон, она не имеет ни малейшего представления. Как, собственно, и почему, он решил заявиться к ней в компании бренди.
Ей не приходит в голову предложить Штефану чашечку кофе, однако она следует за ним на кухню, отмечая не слишком прямую траекторию движения. Лисбет по привычке включает исключительно тусклую подсветку, что визуально не добавляет никому из них здорового вида. Впрочем, яркое освещение вряд ли существенно изменит ситуацию.
- Есть повод? - Лисбет кивает на бутылку и опирается поясницей о край столешницы, наблюдая за тем, как Штефан взбирается на высокий стул. Она не чувствует себя в безопасности от слова «совсем»; и даже разделяющий их кухонный остров не придает никакой уверенности в том, что у нее получится избежать неприятных последствий. Лисбет не доверяет ни Штефану, ни алкоголю. Мало ли, какие советы дает последний Риордану. Пять лет назад феерический тандем Штефан и Виски решили помимо прочего спалить ей к чертовой матери волосы. Возвращаться в прошлое Лисбет не хочется.
Отредактировано Lisbeth Frost (10.08.2015 02:57:56)
Стоит отдать Лисбет должное, она не впадает в панику, хотя именно этого Штефан от нее отчасти и ждет. Воспоминания, оставшиеся в ее распоряжении, наверняка подсказывают ей, ради чего обычно пьет Иерусалим. Вероятная причина ровно одна: надраться, чтобы забыться. Пока что у него получается не слишком хорошо, но Штефан вовсе не планирует останавливаться на достигнутом. По крайней мере, пока не кончится алкоголь.
— Мда уж, — хмыкает он, услышав колкий ответ; походя заглядывает в зеркало и на секунду останавливается, чтобы оценить масштаб катастрофы. Доля истины в словах Лисбет, определенно, есть. Практически стопроцентная, если на то пошло: отражение демонстрирует Иерусалиму крайне неприглядную картину, хотя у него и до этого не было резона считать себя глянцевым красавцем. Теперь тем более: Штефан выглядит практически так же херово, как во время их с Лисбет первой, всесторонне замечательной встречи. Разве что весит на пару десятков фунтов больше. Он решает не делиться с ней этим сравнением и направляется в кухню: привычка во время эмоционального раздрая держаться поближе к жратве дает о себе знать.
Забравшись на стул, Штефан некоторое время размышляет над тем, что сказать Лис. Задумчиво тарабанит пальцами по столу, блуждая взглядом по помещению — сконцентрироваться на чем-то одном и залипнуть в одну точку не получается, — и вновь пожимает плечами. Лисбет неоткуда знать, что его сын мертв. И о том, как закончила свои дни его женщина, она тоже не догадывается. Чисто теоретически, Иерусалим даже может об этом сообщить, но решает сменить тему. Радовать Лисбет своими проблемами ему не улыбается.
— Никогда не понимал, как люди могут пить это говно и даже не морщиться, — жалуется Штефан, делая очередной глоток. Он жмурится, прежде чем проглотить бренди, и чувствует легкую тошноту. Во рту остается мерзкий горячий привкус.
— Страшно подумать, что это кому-то действительно нравится. Все эти ценители "тонкого аромата" и "неповторимого букета"... как думаешь, они пиздят, или им реально по приколу? — задумчиво интересуется Иерусалим, болтая содержимое бутылки и наблюдая за перекатывающейся по стенкам жидкостью.
— Я думаю, им просто за это платят. Ни одна тварь в здравом уме не выберет это пойло, имея в альтернативе хотя бы кока-колу. Твой брат тому прямое доказательство. Я все гадал, что сведет его в могилу раньше: алкоголизм или долбоебизм, — доверительно сообщает он и ухмыляется.
Болтать без дела Лисбет разучилась. И, откровенно говоря, не горит желанием практиковаться в бесполезном трепе снова. Однако Штефан, без сомнений, намеренно проигнорировавший поинтересовавшуюся Лисбет, кажется, и не нуждается в полноценном собеседнике. Во всяком случае, в том, который будет ему отвечать: Штефан отлично справляется и сам, приукрашивая свой философский монолог риторическими вопросами. Молчать и слушать Лисбет умеет так же хорошо, как Штефан говорить. Лис настороженно следит за ним; замечает рассредоточенный взгляд и нечеткие движения. С тем, что алкоголь – удовольствие сомнительно как таковое, Лисбет согласна. Но она не спешит озвучивать свое мнение, рассудив, что лучше не стоит раскрывать лишний раз рот. Даже пьяный Штефан все еще остается опасным. Более опасным, нежели обычно. А это априори ничего хорошего не сулит. Печальный опыт общения с нетрезвым Штефаном вполне справедливо рекомендует отказаться от резких выражений и вести себя как можно осторожней: Лис чересчур хорошо помнит свои ощущения, после того как ее наконец оставили в покое, чтобы теперь нарываться.
Лисбет скрещивает руки на груди и заметно напрягается, когда Штефан упоминает Ларса. Разговоры о брате сложно назвать хоть сколько-нибудь приятными. Даже в контексте откровенного осуждения последнего. Лис внимательно смотрит на ухмыляющегося Штефана несколько секунд, а затем подходит к окну, чтобы распахнуть его настежь. Весенняя погода в Галифаксе совсем не отличается от осенней, а ночью и подавно становится крайне холодно. Но Лисбет не жалуется; лишь едва заметно ежится, забирая с подоконника пепельницу и пачку сигарет, и возвращается на исходную позицию. Находиться напротив Штефана и поближе к ящику с колюще-режущими приборами ей нравится намного больше. Она молча закуривает, смутно надеясь, что сквозняк хоть немного приведет Штефана в чувство. Однако тут же прощается с наивным предположением, стоит ему сделать очередной глоток бренди.
- А что насчет тебя в таком случае? – Лис бросает зажигалку на столешницу, не решаясь подойти ближе. Своими личными предположениями о том, что (а если быть точнее, то кто) может отправить на тот свет самого Штефана, она по понятным причинам предпочитает не делиться.
От сквозняка он недовольно ежится — Штефан был и остается теплолюбивой скотиной, и с удовольствием жил бы не в Канаде, а где-нибудь в пустыне, имелась бы возможность, — но быстро забывает про распахнутое окно. Алкоголь согревает и помогает не обращать внимания на суровую прозу жизни вроде упавшей на несколько градусов температуры в кухне.
— Меня? — негромко переспрашивает Иерусалим и смеется, прикусив губу; во взгляде, которым он одаривает Лисбет, плещется почти истерическое, нездоровое веселье. Штефан делает сразу несколько глотков, с трудом сдерживая усиливающийся рвотный рефлекс, рывком опускает голову и тяжело дышит. Все-таки, для вот такого способа выпивать нужно больше практики, чем у него. Намного больше.
— Меня не убил героин. Меня не убил метадон. Меня даже Мойра не убила, хотя, поверь, она пыталась несколько раз, — восстановив дыхание, Иерусалим хохочет и поднимается. Равновесие в пространстве он пока еще удерживает, но все-таки решает опереться локтем о столешницу.
— Оставила мне кое-что на память о себе, — говорит Штефан, растягивая гласные, и стучит пальцем по ключице, скользнув пальцем вниз по футболке, к ребрам. Нет нужды пояснять, что именно он подразумевает. Лисбет неоднократно имела возможность оценить зарубцевавшиеся шрамы — и круглый, оставшийся от пули, и длинную белую полосу ножевого ранения.
— Если решишь повторить ее подвиг, придумай что-нибудь, чтобы наверняка. Микки порядком заебался собирать меня по запчастям. Он расстраивается, когда его будят после смены, — рекомендует он, вновь прикладываясь к бутылке. Бренди остается совсем чуть-чуть, на два пальца. Штефан грустно думает, что придется либо идти за новой бутылкой, либо смириться с тем, что накидаться в дрова ему не удастся.
Впрочем, действительно ли не удастся?
Чтобы не дернутся в сторону выхода, Лисбет приходится приложить немало усилий. Когда он поднимается с места, инстинкт самосохранения недвусмысленно намекает: стоит делать ноги, пока Штефану не взбрело в голову как-нибудь развлечься. И вполне возможно, что Лисбет это не понравится.
Ей не надо пояснять, о каких памятных следах идет речь. Лис изучила расположение шрамов на теле Штефана так же хорошо, как и дислокацию всех его татуировок. Она практически не меняется в лице, но едва держится, чтобы не хмыкнуть: Штефан определенно любит экстрим. Не каждый рискнет завести подружку, которая будет рада увидеть его бездыханное тело в гробу. Лис задумчиво склоняет голову набок. Мойра, возможно, и отважная девица (хотя, скорее, просто глупая), но чрезвычайно безответственная. Если браться за дело, то надо доводить его до конца, а не останавливаться на полпути. Впрочем, Лис, в очередной раз затягиваясь, думает, что даже рассмейся сейчас она, Штефан этого и не заметит: алкоголь имеет замечательное свойство притуплять внимание.
Критично оглядывая Штефана и методично опустошаемую им бутылку, Лисбет пытается оценить масштабы катастрофы: до бессознательного состояния алкоголь его еще не довел, а вот тяга к приключениям уже маячит на горизонте не самой радужной перспективой для Лис. Она аккуратно тушит окурок в пепельнице, не отводя взгляда от Штефана. И прикидывает, как лучше поступить и повернуть ситуацию в свою пользу: задача не из легких и требует определенных навыков дипломатии. Которыми Лисбет, к сожалению, не обладает. Что, впрочем, отлично компенсируется целеустремленностью и желанием остаться целой и по максимуму невредимой.
Лисбет не спеша обходит кухонный остров и останавливается справа от Штефана. Его, похоже, крайне занимает бренди, оставшийся на дне бутылки. Лисбет интересует алкоголь только лишь по той причине, что тот ей может сослужить в равной степени как плохую, так и полезную службу.
- Покажешь, как это делается, чтобы наверняка? На конкретном примере, - Лис даже не пытается улыбнуться: Штефан, кажется, отменно веселится за двоих. Она мягко касается его плеча и поднимает голову, чтобы посмотреть Штефану в лицо.
- У меня даже есть кое-кто на примете, - сообщает Лисбет в ответ на заинтересованный взгляд.
Алкоголь все-таки справляется с поставленной задачей: соображает Штефан еще хуже, чем обычно, хотя, казалось бы, куда уж. Несколько секунд требуется ему, чтобы осознать, о чем вообще говорит Лисбет. Звук словно отстает от картинки; Иерусалим запоздало переводит на нее взгляд, механически поднимает руку, касаясь ее ладони, и пытается вкурить, что происходит, и откуда в Лис столько кровожадности. Разумеется, стоило сделать определенные выводы еще тогда, когда она совершенно невозмутимо отреагировала (вернее, как раз-таки практически не отреагировала) на известия о смерти брата и мужа. Но, тем не менее, вопрос его удивляет и озадачивает.
— Я начинаю догадываться, что мой брат все-таки повредил тебе голову, — расслабленно улыбаясь, комментирует Штефан и согнутым пальцем надавливает на ее подбородок, заставляя поднять голову еще выше. В глазах Лисбет застывает странное выражение, которое ему никак не удается определить и классифицировать. Иерусалим хорошо разбирается в обычных людях, легко угадывает мотивы, которые ими движут, и знает, как отыскивать чужие слабости. Проблема, в первую очередь, заключается в том, что Лисбет Фрост не тянет на обычную девушку. Зато на ебанутую вкрай — даже очень.
— Итак, ты хочешь, чтобы я кого-то убил, — дернув бровью, подытоживает Штефан и допивает содержимое бутылки; свободной рукой отставляет ее подальше, после чего прижимает Лисбет к себе. Навряд ли ей это нравится — спиртом от Иерусалима несет за милю, — но спрашивать ее мнения он и не планирует.
— Кого-то, на кого ты покажешь пальцем и скажешь "фас", — уточняет он и наклоняется, немного раздраженный тем, что никак не может определить, говорит она всерьез, или это дурное чувство юмора дает о себе знать.
— Отлично. Мои услуги обойдутся тебе примерно в шестьдесят штук баксов. Может, и того дороже, если заказ будет сложный, мисс Фрост. Еще двадцать уйдут Обри, если мы не хотим, чтобы кто-то обнаружил тело и заявился с вопросами. Итого имеем восемьдесят тысяч канадских долларов по самому минимальному тарифу. На твоем счете есть тридцать с небольшим, если ты не потратила их на туфли от... кого угодно. Извини, милая, но нельзя убить человека наполовину. И купить меня наполовину — тоже, — явно издеваясь, объясняет Иерусалим.
— Чудовищно дорогая из меня получилась шалава, не находишь? — в голос ржет Штефан секундой позже.
Аромат, сражающий наповал, нравится Лисбет немногим больше того факта, что Штефан хозяйским жестом прижимает ее к себе. Но она старается сохранить невозмутимый вид и не морщиться: демонстрация естественного отвращения не добавляет очков, когда надо выглядеть убедительно. Лис вполне устраивает то, что алкогольное опьянение не мешает Штефану понять, о чем, собственно, она ему говорит. С другой стороны, ее не очень радует откровенно издевательский тон. И озвученный им прейскурант – тоже. Лис догадывается: существует вероятность того, что Штефан не воспринимает ее слова всерьез. Однако в каждой шутке всего лишь доля шутки. Если Лисбет не пытается юморить, то как раз в насмешливом подтрунивании Штефана есть явный намек: убивать по одному только желанию Лис он никого не собирается. И, скорее всего, вовсе не оценит иронии, когда она назовет имя. Как бы Штефан ни был зол на Дорана, вряд ли он с энтузиазмом воспримет предложение отправить на тот свет своего брата.
Лисбет выдерживает его взгляд, но все же вздрагивает от громкого хохота. Штефан смеется ей в лицо, и Лис не требуется подробных объяснений, чтобы понять, в каком гробу он видел все ее пожелания.
- За Нолана тебе оплата не потребовалась, - дождавшись, когда Штефану надоест веселиться, спокойно напоминает она и коротко пожимает плечами. Лис с любопытством следит за выражением лица Штефана и не без удовлетворения отмечает, что он все еще не забыл, кто такой Нолан. И чья именно пуля заставила того навсегда распрощаться с жизнью. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: убийство как акт Штефана не смущает. В особенности, если он решает прикончить человека сам. Вряд ли его мучили угрызения совести и желание в срочном порядке замолить свои грехи, когда он вершил самосуд над ее братом и мужем. Так что первая часть моральных терзаний отпадает. Остается вторая – убийство родственников (сколько бы их у Штефана ни было), вероятно, нельзя назвать занятием приятным. Впрочем, с этим Лисбет предпочитает разобраться чуть позже. Ей еще только предстоит убедить Штефана в том, что оплата ему не нужна. Во всяком случае, в признанной валюте.
Она протягивает левую руку, чтобы аккуратно поправить его короткие волосы, и приподнимается на носочках.
- Может быть, есть эквивалент шестидесяти тысячам, который тебя устроит? – Лис едва заметно улыбается и оставляет на губах Штефана невесомый поцелуй. На ее собственных чувствуется сладковато-горький привкус бренди.
- Подумай об этом, - советует Лисбет, выскальзывая из его объятий.
Упоминание о Нолане заставляет сощуриться и презрительно фыркнуть: даже после своей бесславной смерти этот уебок все еще искренне его раздражает. Настолько, что будь у Штефана возможность прикончить его два раза подряд — и он бы ей обязательно воспользовался. О подробностях их отношений с Лисбет Иерусалим знает мало. Доступ к счетам и медицинским картам позволил быстро сложить два и два, проведя параллели между суммой, которую сняла Лис, ее обращением в больницу и исчезновением Нолана. Но все остальное, происходящее за закрытыми дверьми, ему недоступно, хотя — Штефан смеется собственным мыслям, не объясняя Лисбет причины своего веселья, — если учитывать ее зажатость в постели, достойную тринадцатилетней школьницы, то можно смело предполагать, что теплых чувств между супругами не наблюдалось. Милостивая смерть, по мнению Иерусалима, стала для Нолана достаточной компенсацией за пять лет жизни с такой ледышкой, как Лис. Говорящая, все-таки, у нее оказалась фамилия. Снежная, блядь, королева.
— Будем считать, что я восстанавливал справедливость, — отзывается Штефан, искренне недовольный попытками Лисбет — весьма неумелыми, ко всему прочему, — играть в "горячо-холодно". Из того возраста, в котором можно получать кайф от подобного флирта, он вышел еще лет в двадцать. Когда потратил огромное количество ресурсов на одну-единственную женщину, ставшую его идеей фикс и, впоследствии, законной супругой. Теперь, как ему кажется, ситуация начинает во многом повторяться, вот только Мари никогда не хотела, чтобы он кого-то убил.
— У шестидесяти тысяч баксов есть множество эквивалентов, — он делает широкий шаг вперед, перехватывая Лисбет за талию; от ее волос пахнет чем-то цветочным — ему, в принципе, нравится, хотя шампунь явно не может перебить неповторимый алкогольный флер от самого Штефана.
— Лучше подумай над тем, что ты можешь предложить, — наклонившись, говорит Иерусалим ей на ухо. — И, раз уж мы решили говорить начистоту, подумай как следует, потому что пока меня не особо впечатляют замашки роковой соблазнительницы. Ты такая же горячая, как зима в Гренландии. Черт. Хорошее сравнение. Нужно было подписать так открытку, — он вновь смеется, крепче прижимая Лис к себе. Стоит отдать ей должное: даже будучи форменным бревном с глазами, Лисбет все равно умудряется его чем-то цеплять. Не иначе как все той же показательной отмороженностью.
Относительно своих способностей в искусстве обольщения Лисбет иллюзий не питает. Ей далеко до манипуляторш со стажем, чьи приторные речи имеют огромное влияние на выбранный объект. Зато Лис обладает более любопытным знанием: она прекрасно понимает, что Штефан в ней заинтересован. Причем довольно давно и, без преувеличения, сильно. Иначе ему бы не пришло в голову прикончить Нолана и выстрелить в собственного брата за то, что тот решил поиграть с Лис без предупреждения. А это уже вполне достойный аргумент для того, чтобы рискнуть и воспользоваться ситуацией.
Собственнические замашки Штефана не вызывают у Лисбет симпатии от слова «совсем». Об этом красноречиво свидетельствует ее выражение лица. Однако Штефан за своим весельем не замечает ничего; Лисбет неохотно поднимает голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и почти жалеет, что вообще сегодня впустила Штефана. Нетрезвый мужчина не всегда пребывает в хорошем расположении духа. Нетрезвый Штефан – тем более. Судя по тому, как он нелестно отзывался об алкоголе несколькими минутами ранее, не похоже, что положительный повод повлиял на его решение прикончить бутылку бренди. Вероятнее, наоборот. Но Лисбет и не собирается спрашивать о том, что же все-таки у Штефана случилось. По двум простым причинам: во-первых, ее это не касается; а во-вторых, ей не интересно.
Лисбет молчит, демонстрируя абсолютную безучастность к саморазвлечению Штефана. Что, видимо, его не сильно расстраивает: он в равной степени хорошо справляется с двумя коммуникативными актами: «пошутить» и следом «посмеяться». Лис мрачно думает, что если Штефану по вкусу приходятся географические метафоры, то его самого вполне можно сравнить с первооткрывателем. Безусловно, подвиг, достойный войти в анналы истории. И хорошо бы только туда. Она тихо и крайне невесело ухмыляется, но восхитительную аналогию оставляет при себе.
- Непременно подумаю, - Лис заверяет Штефана. И тот же бесцветный тон совершенно не меняется, когда она заговаривает снова, - Можешь остаться, если не хочешь появляться в таком виде перед своей невестой, - Лисбет пользуется секундным замешательством Штефана – живость мысли заметно сдает под влиянием алкоголя – и отходит на шаг назад.
- Где ванная комната и вторая спальня, тебе объяснять не нужно. В следующий раз придешь в то время, которое я назову, - скрестив руки на груди, Лисбет заканчивает инструктаж и смотрит на Штефана, впрочем, не сильно уповая на то, что он мгновенно ее послушается и выйдет из кухни.
Почти обидно признавать, но жизнь ее ничему не учит: Лисбет не сдается и нарывается на неприятности так упорно, что Штефан начинает подозревать, будто ей это просто-напросто искренне нравится. Мазохистские наклонности или форменный синдром дауна — черт знает, что именно ей движет. Факт остается фактом; Лисбет не стесняется его провоцировать, даже четко осознавая, в каком состоянии Иерусалим находится прямо сейчас.
Упоминание о Мойре отдается болезненным уколом где-то промеж ребер, который почти физически ощутим. Штефан меняется в лице, мгновенно растеряв остатки пьяного веселья; смотрит на Лис с неприкрытой неприязнью и с трудом сдерживается от комментариев. Стоя напротив Лисбет, он как никогда четко осознает, как много ему могла дать невеста, и как мало, если не сказать, ничерта — может предложить девчонка Фрост. Воспоминания возвращаются, хотя он и пытался сделать все, чтобы этого не случилось. Мойра улыбается, указательным пальцем вычерчивая марсианские круги на его коже; Мойра признается, что рада его видеть; Мойра лежит в луже собственной крови, потому что его не было рядом именно тогда, когда он должен был ни на минуту не оставлять ее одну.
— Заткнись и не смей о ней говорить, — озлобленно рычит Иерусалим, моментально сокращая дистанцию. Лисбет отшатывается, когда он толкает ее раскрытой ладонью, и цепляется за столешницу, чтобы удержать равновесие. Впрочем, упасть ей так и так не удается: Штефан хватает Лис за ворот футболки, встряхивая, словно тряпичную куклу. Ему очень хочется ее ударить. Или даже избить.
— Нужно было оставить тебя с Дораном. Бросить к херам и посмотреть, через сколько дней он переломит тебе хребет, а потом упакует по мешкам то, что от тебя останется. Знаешь, в каком виде он их присылает? Искореженных, изуродованных, непригодных даже к опознанию по зубам. Тебе стоило там сгнить. Тогда она была бы сейчас жива. Она, а не ты! — Штефан практически не думает, что говорит; не замечает, как сжимает пальцы на ее плечах — наверняка останутся синяки, но ему наплевать. Нечто мертвое, больное и точащее его изнутри вырывается наружу; выплескивается потоком бессвязной брани, адресованной Лисбет Фрост.
— Кто еще должен сдохнуть, чтобы ты решила, что этого хватит? Ну? Кого я должен убить?! — последний вопрос он скорее выкрикивает, чем произносит; Лисбет не вырывается и молчит: секунду, вторую, третью. В конце концов, Иерусалим ее отпускает и сам отшатывается назад, глядя на Лис широко распахнутыми глазами. А потом неправильно и криво ухмыляется. Как всегда, на одну половину лица.
— Они всегда умирают. Все они. И ты не продержишься. Все. Все сдохнут, — еле слышно заканчивает Штефан. Странно, что он не понял этого раньше.
Изначально Лис знала, что она очень здорово рискует. Штефан – не тот человек, который станет игнорировать провокации, особенно, когда его всецело поддерживает опустошенная бутылка бренди. Однако ожидаемая вспышка неконтролируемого гнева вызывает у Лисбет приступ паники. Даже спустя пять лет Лис все еще помнит, что такое насилие. Она чуть ли не падает, когда Штефан толкает ее ладонью, и едва удерживает баланс, приподнимаясь на цыпочках, когда он хватается за ворот ее футболки. Лисбет цепенеет от ужаса: ненависть в глазах Штефана действует лучше любого транквилизатора. Лис не морщится от боли, пока он с силой сжимает ее плечи; ей думается: он в крошечном шаге от того, чтобы сомкнуть пальцы на ее шее и придушить к чертовой матери. Из его эмоционального монолога Лисбет улавливает несколько фактов: во-первых, Доран заслуживает смерти больше, чем ей до этого казалось. Во-вторых, невесты Штефана, до этого живой и беременной, теперь нет. И по какой-то неведомой причине он винит в этом Лисбет.
Она замирает и почти не дышит. Не пытается вырваться. Ума Лис хватает, чтобы понять: сопротивление бесполезно априори. Лисбет молчит, не сомневаясь в том, что любой ее ответ на конкретно поставленный вопрос, Штефан не оценит. И уж тем более, он совершенно точно не желает услышать имя Дорана.
Когда Штефан, не дождавшись никакой реакции, выпускает из мертвого захвата Лисбет, она медленно пятится и останавливается в паре метров от него. Лис, словно завороженная удивительными метаморфозами, следит за тем, как меняется лицо Штефана. Он в долю секунды из рассвирепевшего монстра превращается в умалишенного. Сумасшедшая ухмылка и дикий взгляд по праву соперничают с репликой, сакральный смысл которой Лисбет не удается разгадать до конца. Но одно она смутно понимает: Штефан хоронит явно не первую девушку. И предрекает Лис не самую радостную судьбу, отправляя ее в личный список расставшихся с жизнью. Одна проблема: Лисбет не планирует умирать.
Ее не хватает на сочувствие: если жалеть себя Лис перестала давным-давно, то о жалости к другим вовсе не может быть и речи. И уж точно ей не жаль Штефана. Она смотрит на него почти жестоко, но не произносит ни единого слова. Лисбет откровенно наплевать на его невесту и на то, каким образом закончилось ее существование. Вряд ли рядом со Штефаном оно было хоть сколько-нибудь счастливым. Лис еще несколько секунд наблюдает за ним, а затем, убедившись, что Штефан не намерен вновь выместить на ней свой гнев, медленно возвращается к оставленной пепельнице. Она прикуривает сигарету и думает, что если ей, помимо прочего, отменно повредили голову еще пять лет назад, то Штефан лишился разума гораздо раньше.
- Я хочу, чтобы умер твой брат, - ровным голосом произносит Лисбет. Однако понимает, что даже смерть Дорана не принесет ей удовлетворения.
Теперь у нее появилось второе имя.
Смех застревает в горле вместе с воздухом: ни вдохнуть, ни выдохнуть, словно кто-то вбил пробку ему в глотку. От иллюзий, которые Штефан питал столь долгое время, не остается и следа; глядя на Лисбет, он отчетливо осознает, что никогда не выкарабкается. Единожды стал тем, кем стал — и можно не надеяться, будто хоть что-то в целом ебаном мире позволит изменить обстоятельства в лучшую сторону. Мойра казалась ему невероятным шансом, но она мертва. В Лисбет Иерусалим увидел возможность искупления — и ее тоже трудно назвать по-настоящему живой, даже несмотря на то, что Фрост ходит, разговаривает и ставит условия. Она вся, целиком, теперь его творение. Выращенная по образу и подобию. Искалеченная, как те девицы, которые попадают в руки Дорану. И всякий раз, пытаясь это исправить, он лоб в лоб сталкивается с очередным напоминанием: посмотри, что ты сделал; смотри внимательно. Мари прижимает ладонь к губам, но слова уже вылетели, их не поймать.
Не его брат. Не трагический случай. Он сам. Штефан почти безмятежно улыбается, когда слышит, кого Лисбет выбирает целью. Глупая маленькая девочка опять ошиблась с мишенью; так и не научилась решать свои настоящие проблемы, раз за разом попадая пальцем в небо.
Он вытаскивает из кармана телефон, снимает с блокировки и набирает номер. Обри отвечает практически сразу. Адрес ему уже известен; полчаса на дорогу, столько же на сборы. К утру в доме не будет никаких следов. Штефан диктует несколько цифр, просит разобраться с оплатой самостоятельно, после чего убирает мобильный обратно. Щелчок предохранителя в тишине звучит неожиданно громко. Штефан поднимает руку и разжимает сомкнутые на рукояти пальцы.
Пистолет переворачивается, повиснув на спусковой скобе.
— Через час здесь будет человек, — охрипшим голосом поясняет Иерусалим, все так же улыбаясь. — Он все приберет и никому не расскажет. Платить не нужно. Меня не хватятся до вторника, так что ты успеешь спокойно уехать.
Он чувствует себя безумно уставшим. Штефану хочется, чтобы все закончилось быстро.
Пока Штефан инструктирует кого-то по телефону, она успевает сделать несколько затяжек. Лисбет не спешит верить в то, что он вдруг действительно решил исполнить ее пожелание. И вполне закономерно предполагает: Штефан скорее грохнет саму Лис, которая принесла ему немало проблем. Впрочем, своей вины в этом Лисбет не видит: он не по принуждению следил за ее жизнью целых пять лет; никто его не заставлял приходить к ней; и решение забрать ее из дома Дорана Штефан тоже принял самостоятельно.
Лисбет следит за тем, как он достает пистолет. Слышит, как щелкает предохранитель, и замирает: сигарета медленно тлеет в ее руке, и пепел падает на пол. К этому все шло. Лис всегда знала, что ее игра не подразумевает хэппи энда. Ей не хочется умирать. Только Штефану до ее желаний нет никакого дела. Лисбет думает, что главную свою ошибку совершила еще тогда, когда уехала в Канаду вслед за Ларсом. А затем допустила череду проколов; и вряд ли существовал хоть один шанс что-то исправить. У нее бы все равно не получилось, даже если бы она знала наперед, чем это закончится.
Улыбку Штефана она не может разгадать; но он вытягивает руку с повисшим на пальце пистолетом, и Лисбет в момент понимает, что он имеет в виду. Даже до того, как он произносит первое слово.
С секунду она молчит, а затем переводит взгляд с пистолета на лицо Штефана. Ни одна его шутка не заставила Лисбет даже улыбнуться. Сейчас она смеется в голос: хрипло и громко.
- Ты угадал, - Лис все еще кривит губы в ухмылке. Потрясающая проницательность Штефана вызывает у нее чуть меньше восхищения, чем его самоотверженное предложение. Лисбет затягивается и, запрокидывая голову, выдыхает дым. Возможно, ему действительно этого хочется. Лисбет когда-то тоже хотелось. Хотелось сдохнуть, только бы избавиться от дьявольской боли. Однако ей пришлось терпеть. И она терпела.
Она тушит сигарету в пепельнице и вытягивает из пачки следующую. Штефан зря понадеялся на то, что она сразу же воспользуется предоставленной возможностью. Лисбет не собирается марать собственные руки.
- Поступи хоть раз благородно. Сделай это сам, - на ее лице нет и тени улыбки. Лисбет говорит абсолютно серьезно.
Кто-то ведь должен был однажды ему это сказать.
Это наверняка можно считать проявлением высшего уровня садизма; по крайней мере, Штефану кажется именно так, когда он слышит ответ Лисбет. Ничего удивительного в ее словах нет: она, разумеется, отнюдь не собирается облегчить ему задачу. Быстро и просто — не вариант, если речь идет о Лис. Было довольно наивно с его стороны вообразить, будто она действительно решит взять пистолет и радостно прострелить ему череп.
Иерусалим ничего не говорит, только опускает руку и несколько секунд бездумно крутит оружие в пальцах. Он не верит в загробную жизнь. Слишком многих отправил на тот свет, чтобы обманываться, будто на свете существуют такие замечательные вещи, как реинкарнация, "другая сторона" или мифический туннель с лампочкой в конце. И, тем не менее, Штефан очень хочет поверить хотя бы сейчас. Знать, что где-нибудь его ждет Мари — единственное, что ему нужно для одного точного выстрела.
Но Мари находится здесь. Обычная галлюцинация, плод воспаленного воображения и результат не самой ювелирной работы Дорана, как следует встряхнувшего когда-то его мозг. Всего-навсего бесплотная тень, сформированная пораженными лобными долями, или что там отвечает за живые картинки, преследующие его не только по ночам, но и — снова, — наяву. Штефан четко осознает, насколько Мари нереальна, и все равно продолжает цепляться за любую возможность ее увидеть. Даже когда лжет самому себе, будто это не так.
Он крепче стискивает пальцы и подносит пистолет к голове. Прохладный металл касается кожи. Магазин полон, хотя Штефан не без причин уверен, что ему хватит одного патрона. Закончить так же, как Мари, от милосердного выстрела — по сути, не такая уж плохая перспектива. Она умерла моментально. И все еще улыбалась. Может быть, у него тоже получится; улыбаться, пока лицо не превратится в посмертную маску. Тоскливая пустота уйдет, стоит нажать на спусковой крючок. Он больше не будет засыпать, мысленно перечисляя список своих непоправимых ошибок, и просыпаться с ними же. Чувство вины исчезнет вместе с прочими — вместе с его личностью, а после приезда, и с телом. Отец никогда не узнает, куда пропал его проблемный сын. Этайн, наверняка, выдохнет с облегчением. Мэгги забудет про Штефана через пару недель, максимум, месяц.
Никому не станет хуже, если он умрет. Иерусалим чувствует, как дрожат пальцы, и меланхолично прикидывает список тех, кто искренне этому обрадуется. Почему-то именно эта мысль — и еще Мари, которая отрицательно мотает головой, прося его не делать глупостей (хотя бы, черт побери, сейчас, Штефан) — ему откровенно не нравится. Доставлять доброму десятку человек оргазмическое удовольствие путем суицида — какая-то откровенная хрень, на которую ему уже не так сильно охота подписываться. Штефан смотрит на Лисбет и переключает предохранитель второй раз.
— Почти получилось, — с трудом разомкнув губы, шепчет Иерусалим и дико ухмыляется. У кого именно получилось — у него (застрелиться) или у нее (заставить его это сделать), — он не поясняет.
Если он и пустит себе пулю в лоб, то точно не благодаря чужим советам или манипуляциям.
Штефану удается удивить ее во второй раз за вечер. Лисбет жадно ловит каждое его движение, совершенно забывая о зажатой между пальцами, но так и не зажженной сигарете. Ей неизвестно, чем руководствуются люди, собирающиеся свести счеты с жизнью. Лис никогда не приходила в голову идея покончить с собой. И она не имеет ни малейшего понятия о том, какие мысли одолевают сейчас Штефана, прислоняющего дуло к голове.
Лис справедливо полагает, что не только у нее есть все поводы желать смерти Штефану. Она уверена, что Штефан, как никто другой, заслуживает умереть именно так. Затаив дыхание, Лисбет ждет. Она почти что слышит оглушающий выстрел. Почти ощущает торжественное облегчение, которое принесет ей живописный вид вышибленных мозгов.
Когда Лисбет возвращалась в Галифакс, она даже не могла предположить, что снова его встретит. Что узнает чертову татуировку внизу живота. Что однажды ей выпадет шанс увидеть, как он сам нажимает на спусковой крючок, чтобы застрелиться. Лис не хочет думать ни о чем другом; она слегка подается вперед, будто боится пропустить самый важный, кульминационный момент. Но все равно представляет будущую эйфорию: лицезреть в собственном доме труп человека, принявшего активное участие в процессе разрушения ее жизни, несомненно, лучшая перспектива из тех, которые она даже не могла себе вообразить. После – Лис уверенна – она перестанет просыпаться ночами в холодном поту, пытаясь определить, где реальность, а где сон. После – она убеждена – прошлое навсегда останется в прошлом. Сомнения у Лисбет появляются внезапно. Она в действительности не знает, каково это: жить совершенно обычной жизнью. Не бояться того, что в любой момент та ударит ее по хребтине, чтобы окончательно сломить. Лисбет не верит в наивные россказни о загробной жизни и призраках, но понимает, что Штефан все равно не оставит ее даже после смерти. Он будет мучить ее, являясь в кошмарах. До самого конца. И в таком случае велика ли разница, живой он будет или мертвый?
Разочарование на лице Лисбет отражается буквально за секунду до того, как звучит повторный щелчок предохранителя.
- Хорошо, - тихо произносит она. И поясняет после недолгой паузы, - Что не получилось.
Лисбет разжимает пальцы и только теперь замечает, как табак из раскрошенной сигареты падает ей под ноги.
Вы здесь » FREAKTION » Архив незавершенных эпизодов » 2015.04.30 Be grateful