FREAKTION

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » FREAKTION » Архив незавершенных эпизодов » 2014.10 karmacoma


2014.10 karmacoma

Сообщений 1 страница 30 из 59

1

karmacoma

http://funkyimg.com/i/Z3bb.png

В эпизоде:
время и место меняются;

В ролях:
Штефан и Мойра

эксперименты с силой порой доводят джедаев до замешательства;

2

Их и без того странный брак стремительно трещит по швам; Иерусалим, выложив карты, перестает переживать о том, нужно вернуться домой ровно к одиннадцати или как-то объяснить свое отсутствие во время ужина. Открывая дверь в четвертом часу утра, он засыпает на диване в гостиной, а утром уходит на работу еще до того, как жена просыпается.
За считанные недели они возвращаются к тому, с чего начали, и теперь Марго снова смотрит на Штефана с подозрением, переставая скрывать постоянные визиты в участок. Может, хочет его позлить или заставить ревновать, но тщетно: он понимает это как отмашку и спокойно отвечает на звонки Эвелин, не заморачиваясь тем, чтобы выйти в другую комнату.
Простреленное плечо обеспечивает Иерусалиму внеплановый отпуск. До тех пор, пока рука не восстановится полностью, он считается непригодным для любого рода операций: Фредди теперь обсуждает свои планы с Хантером, что бесит Штефана неимоверно. Он знает, что совершил ошибку, но не имеет представления о том, как ее исправлять. Судя по всему, до конца реабилитационного курса — никак. Лимит доверия Фредди и без того был полностью потрачен, когда Иерусалим сорвался и расстрелял всех до единого посетителей того ювелирного салона, куда им пришло в голову вломиться. Можно сказать, с тех пор он живет в кредит, который будет выплачивать лет пять, если сильно повезет.
О новом узком шраме на левом боку он не рассказывает примерно по этой же причине. Фредди вовсе не обязательно знать, что дурные привычки рано или поздно сведут Штефана в могилу. И уж тем более его не стоит посвящать в то, что под дурной привычкой вновь подразумевается Мойра. Иерусалим сам поначалу не понимает, откуда в ней столько злости и блядской смелости: складной нож не втыкается по рукоять ему в грудь лишь потому, что Штефан по случайности уворачивается. Лезвие проходит по ребрам, рассекая кожу; он отталкивает Мойру подальше, но вовсе не соизмеряет свои силы — с ее возможностями. Хрупкой девице хватает мощного тычка, чтобы кубарем скатиться вниз по лестнице. Уже позже, при комплексном анализе ее состояния в больнице выясняется, что на подобные подвиги Уилан толкнула лошадиная доза спидов. Спустя пару дней выясняется еще кое-что.
Он договаривается с ее лечащим врачом, который обещает без всяких проблем достать образец крови и держать рот на замке. За десять дней, что требуются лаборатории, территориально расположенной в Оттаве, Штефан спит в лучшем случае десять часов и почти все остальное время проводит в приемном покое. Отпуск, который он берет за свой счет, начинается в обыкновенной больнице, а заканчивается в частной клинике, куда он перевозит Мойру с разрешения ее матери. Кэролайн, как только узнает причину его повышенного беспокойства, прижимает ладонь к лицу и смотрит на Иерусалима блестящими от слез глазами. Радует ее перспектива или нет, он так и не понимает.
По большому счету, мнение Кэролайн Штефана ни капли не интересует.
Круги под глазами приобретают насыщенный темно-фиолетовый оттенок, делая его похожим на восставшего мертвеца. Иерусалим сжимает пальцы по краям раковины и мрачно пялится на свое отражение, прежде чем вытащить из кармана очередную порцию таблеток. Бинты и последние швы Кид снимает еще за сутки до происшествия с Мойрой, но теперь Штефан пьет уже не анальгетики, а транквилизаторы — подозревает, что иначе рискует сорваться и перебить к херам половину персонала. За то, что слишком медленно бегают, недостаточно дружелюбно улыбаются и не могут сказать с ходу, как привычки Уилан сказались на здоровье предполагаемого ребенка.
Его ребенка. О том, что в подобной ситуации у Мойры все-таки побольше прав, Иерусалим технично забывает. Он вообще умеет отсеивать любую информацию, которую считает неважной.
Хотя о том, что будет, когда Уилан вспомнит, почему оказалась в стационаре, все же следует позаботиться. Врачи не сомневаются, что со временем и память, и зрение к ней обязательно вернутся. Штефан кисло думает, что лучше бы они ошибались в своих прогнозах, когда заходит в палату, но знает едва ли не лучше — специалисты полностью правы. Он перестарался, когда стирал из ее головы целый месяц. Мойра не спрашивает, кто находится рядом — она уже умеет различать шаги, не путая Иерусалима с кем-то из докторов.
— Помнишь, ты спрашивала про выписку? — уточняет он, осторожно присев на край постели; так, чтобы не касаться Уилан. Она только-только, кажется, свыкается с мыслью о том, что Штефан почти всегда находится поблизости — давать ей повод забиться в угол с призывами о помощи он не хочет. Мойре не стоит нервничать, хотя она, конечно, будет. Как только узнает, почему нельзя.
— Они готовы отпустить тебя в субботу, но... в общем, стоит пока остаться здесь. Есть кое-какие новости, — шумно выдохнув, произносит Иерусалим. Голова болит безумно. И будет болеть еще больше, когда он озвучит то, что должен был сделать врач. Стоит сделать это сразу.
Он сжимает пальцами переносицу, зажмурившись так, что под закрытыми веками начинают полыхать разноцветные огоньки, и говорит — двенадцать недель, Мойра.
В голову Штефану приходит шальная идея посадить ее под домашний арест, и отпустить на все четыре стороны, когда Уилан родит ребенка. Он все еще помнит, что она — не его жена. Но с каждым днем придает этому факту все меньше значения.

3

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Три недели, на протяжении которых Штефан не появлялся ни на пороге ее дома, ни в жизни даже через косвенные звонки матери Мойра может справедливо назвать лучшими. Посвященная целиком и полностью себе, она вполне прекрасно чувствовала себя в компании Итана, и даже относительно редкие визиты матери и ночевки Мэгги не портили общей картины. Особенно, когда с ребенком помогал возиться Маккой – у него это получалось гораздо лучше, чем у самой Уилан.
Возобновившийся же кошмар снова воскрешает чувство перманентного ужаса от каждого визита Риордана – как от реального, так и от потенциального: Мойре сложно угадать, когда именно он придет, потому что прошлое расписание занятий по вторникам и четвергам давно потеряло свою силу. Штефан с легкостью переключается с насилия физического на моральное: Мойра с трудом переносит его присутствие как таковое, даже когда мужчина практически не трогает ее и пальцем. Зато Уилан всякий раз угрюмо и молчаливо следит за тем, как Штефан общается с Мэг, пока последняя выбирает любимую книжку и зачитывает сказки почти что без запинки – на самом деле удивительно хорошо и бегло для четырехлетнего ребенка.
Когда предоставляется возможность, Мойра обдалбывается так, что забывает обо всем: ей легко, приятно и в целом жизнь не кажется такой паршивой. Однако ее отпускает, и все снова возвращается на свои места: ненависть на постоянной основе прописавшаяся у Мойры, и приходящий время от времени Штефан, чьи визиты становятся праздником для симпатизирующей ему Мэгги и маленькой трагедией для ее матери в контексте одного большого жизненного пиздеца. И Уилан, до этого еще питавшая призрачные надежды на то, что Риордану надоест ее третировать, теперь как никогда ясно понимает: это будет продолжаться до тех пор, пока один из них не подохнет. Впрочем, с тоской думает Мойра, скорее Штефан ее возьмет измором и все же доведет до успешного самоубийства, нежели откинется сам. Он, в отличие от Уилан, не рискует окочуриться от передоза и не режет себе вены. Словом, шанс умереть у него очень и очень невысокий.
Ступни в тонких длинных носках быстро замерзают, пока Мойра, закинув ноги на стену, лежит в кровати и вертит в руках небольшой складной нож. Отец всегда был удивительно педантичен в оснащении всем необходимым бардачка автомобиля, и мать так и не избавилась от привычки своего покойного супруга держать в машине любой предмет, который хоть как-то может пригодиться: от влажных антисептических салфеток и рулона чистых целлофановых пакетов до изоленты и походного ножа. Мойре, конечно, далеко до карманников со стажем, но ей по силам выудить нож втихую из боковой дверцы, пока Кэролайн усаживает Мэгги в детское кресло на заднем сиденье. На мягкой подушечке указательного пальца выступает несколько крошечных алых бусин – лезвие оказывается чертовски острым, и Мойра прижимает палец к пухлым губам, чтобы облизать кровь. С таким глубоким порезом будет сложно что-то сыграть, но Мойра обещает себе потерпеть боль еще немного: обязательно проводит Штефана в последний путь небезызвестным шопеновским маршем.
Амфетамин разгоняет кровь и придает смелости – кажется, хватит еще на десяток человек. Мойра дергано зачесывает челку левой рукой, переступая с ноги на ногу, пока Штефан поднимается по лестнице. Пальцы мнут уже теплую рукоятку ножа. И на этот раз Мойра не медлит.
Первое, что слышит Мойра, когда приходит в себя – тихий ненавязчивый писк приборов. Затем к нему добавляется шуршание больничных одеял (Уилан поджимает пальцы на ногах и даже может подтянуть руки к груди), вскоре – шаги и голоса (по диалогу она определяет женщину и мужчину – видимо, медицинскую сестру и лечащего врача). Увидеть Мойре ничего не удается как на первый день, так и на второй, и на третий. Врач говорит, что это временно. Мойра паникует, но ей хочется верить. Вспомнить, почему она оказалась в больнице с сотрясением и многочисленными ссадинами и ушибами – тоже не получается. Мать говорит, упала с лестницы. Мойра верит, но еще больше нервничает, когда в палате появляется ее преподаватель математики: мать сообщает, что у него самые серьезные намерения, а у Мойры диагностируют временное нарушение памяти. Нередкий случай, говорит врач. От этого не становится легче, думает Мойра и пытается свыкнуться с мыслью, что ее репетитор – мужчина, с которым она уже несколько месяцев занимается не только задачками.
Уилан привыкает к перманентной темноте и учится различать шаги – благо, в этом ей прекрасно помогает музыкальный слух. Самым приятным посетителем на удивление становится Мэгги. Она, в отличие от Штефана и Кэролайн, не говорит о событиях, стертых из ее памяти временной амнезией; только болтает о всяких пустяках вроде нового трехколесного велосипеда или недавно вышедшего в прокат мультфильма и ласково гладит мать по руке, свернувшись клубочком у Уилан под боком. На четвертый день Мойра осторожно интересуется у Кэролайн, не звонил ли Итан, и, хоть и не может видеть, но готова поклясться: мать недовольно поджимает губы. Говорит, что ничего не знает о сомнительных приятелях дочери. Мойра вздыхает и, заламывая руки, не может выбрать того, кто поможет ей связаться с Маккоем.
В частной клинике медсестры появляются в палате в два раза чаще; мать и Мэгги – напротив, вполовину реже. Посещения Штефана отличаются завидной стабильностью. В то время, пока Мойра остается одна, она отчаянно пытается вспомнить самостоятельно хотя бы часть из того, что ей рассказывают Кэролайн и Штефан. Но в итоге ничего, кроме терпеливой улыбки Риордана, в десятый раз объясняющего одну и ту же теорему, не всплывает у нее в памяти.
Мойра растеряно трет левой рукой шею и поворачивает голову в сторону двери, уловив звук знакомых шагов: ее все еще заметно напрягает забота, по сути, чужого ей человека.
Двенадцать недель. Названный срок не сразу вызывает у Марлен приступ паники. Но она быстро соображает, что это значит, и на несколько секунд теряет способность дышать. Ей нестерпимо хочется оказаться дома, в привычной обстановке и, желательно, в прошлом, которое она помнит. Информация, свалившаяся на нее чуть больше недели назад, до сих пор не нашла своего места в сознании Мойры; и новость о беременности совсем не способствует тяжелому процессу усвоения. Мойру бросает в жар. Пальцы сжимаются на конце тонкого одеяла. Она нервно закусывает губу, пытаясь осмыслить происходящее. Одно Мойра знает точно: двенадцать недель – еще не четвертый месяц.
- Так… - Мойра разглаживает на коленях хлопковую ткань, - Так значит, еще можно сделать аборт, - осторожно произносит Уилан, - Мы ведь не планировали ребенка, верно? – неуверенно спрашивает Мойра. Кажется, если бы она не потеряла зрение, то у нее непременно бы потемнело перед глазами.
Мойра дергает плечами и вертит головой: она бы уж точно не захотела детей. Ей вполне хватило того ада, который пришлось пережить, пока она вынашивала Мэгги.

4

Такая Мойра — нечто новое в его системе координат; Иерусалиму приходится учиться разговаривать с ней заново: он избегает неуместных шуточек и давления, недовольно обрывает Кэролайн, когда та начинает причитать и советовать дочери быть помягче, и честно выдерживает дистанцию, позволяя Уилан потихоньку свыкнуться с самим фактом его постоянного присутствия. Вместо того, чтобы трогательно рассказывать об их невероятной любви (милая, ты обязательно должна вспомнить), Штефан рассказывает ей, что Мэгги записалась в кружок по рисованию и теперь ходит, постоянно перемазанная акварелью и чудовищно довольная. Он приносит ей плеер, куда почти час под диктовку Мойры закачивает альбомы каких-то малоизвестных групп вперемешку с классической музыкой и, наплевав на больничный режим, заказывает китайскую еду из ближайшего ресторана, стоит Уилан между делом скривить нос от запаха надоевшей каши. Медсестры сердито качают головой, советуя ему, наконец, пойти и отоспаться, но в итоге никто не трогает задремавшего в кресле Иерусалима. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: за ту сумму, в которую ему обходится палата Мойры ежесуточно, вышколенный персонал делает все возможное и невозможное; врачи безоговорочно верят в то, что пострадавшая девчонка — едва ли не его невеста.
— Я... — он на мгновение теряется с ответом, понимая, что больше не может настаивать на своем или угрожать. Ну или может, но тогда усилия последних двух недель пойдут к чертовой матери, а этого ему не хотелось бы.
— Нет, не планировали, — подтверждает Иерусалим; он вообще терпеть не может лгать, предпочитая недоговаривать или приукрашивать действительность. В то, что такая правда хуже любого вранья, он не верит.
— Мойра, я понимаю, что тебя это не радует. Было бы странно, если бы обрадовало, на самом деле,— невесело смеется Штефан, — Но я все-таки прошу тебя не торопиться. Врачи говорят, что никаких органических повреждений нет, и память должна вот-вот вернуться. Вместе со зрением.
Вот будет весело.
— Если ты не передумаешь, я обещаю, мы вернемся к этому разговору еще раз. Но мне бы все-таки хотелось, чтобы ты понимала, о чем идет речь. Я... хочу от тебя ребенка, Мойра, — абсолютно искренне признается Иерусалим, нервно постукивая пальцами по колену.

5

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Треки Neon Trees в плейлисте мешаются с Концертами для фортепиано Рахманинова, редкие студийные записи A red-light district – с вальсами Шопена, а практически постоянный моральный дискомфорт переплетается с растерянностью: Мойре дьявольски сложно привыкнуть к заботе Штефана. Ей вообще тяжело осознать тот факт, что его присутствие и трогательная опека – нормальное явление, и раньше, видимо, Уилан это не смущало. Впрочем, несмотря на то, что Мойра держится достаточно отстраненно, если не сказать – осторожно (за что периодически получает укоризненные замечания матери), она все-таки благодарна Штефану за его хлопоты: в конце концов, Кэролайн вряд ли бы так возилась с непутевой дочерью.
Она слушает Штефана молча, только лишь бессознательно скручивает зажатый в кулаках уголок одеяла. Конечно, они не планировали. Мойра даже успевает облегченно выдохнуть: если бы Штефан это опроверг, она бы, наверное, сразу впала в кому или свихнулась на нервной почве – только бы избавится от этой совершенно сумасшедшей информации. Но Штефан подтверждает: дети не входили в их планы. И вполне правдоподобно соглашается с тем, что Мойра явно не в восторге от беременности. Но он как-то странно смеется и совсем уж мягко просит не спешить с решением. Будто аборт – это вовсе не единственно верный выход из сложившейся ситуации.
Кисти сводит от напряжения, и Мойра поспешно выпускает одеяло: кажется, еще чуть-чуть и она их вывихнет так, что не сможет потом играть. Мойра хмурится и суетливо скребет короткими ногтями левое запястье, не зная, куда деть руки. Безумно хочется курить. Или исчезнуть. В равной степени.
- Здесь, наверное, нельзя курить? – нервный смешок выдает состояние Мойры с потрохами. Однако она тут же перестает улыбаться: ей совсем-совсем не смешно.
- Ты ведь несерьезно? – Штефан Риордан – вежливый и терпеливый преподаватель, сугубо положительный человек – просто-напросто не может желать детей от малолетней наркоманки. Мойра до сих пор даже не может понять, почему, собственно, он связался с ней в принципе. А уж поверить в то, что Штефан хочет, чтобы Мойра родила ему ребенка – тем более.   
- Я не знаю, Штефан, - Уилан ненадолго замолкает, - Пока срок позволяет… - она выдыхает и закусывает губу, -Потом может быть поздно, - уверенности в том, что, когда память вернется, она изменит свое мнение по поводу ребенка, нет абсолютно никакой. Разве Мойра похожа на девушку, которая может стать хоть сколько-нибудь приличной матерью? Уилан отрицательно мотает головой: конечно, нет. И Мэгги – наглядный тому пример.

6

Он отрицательно качает головой, забыв, что Мойра не может это увидеть, и неосознанно выламывает пальцы; суставы хрустят, но Штефана это совершенно не успокаивает. Он понятия не имеет, что станет делать, если она прямо сейчас упрется и решит делать аборт. И как будет выкручиваться, когда Уилан все вспомнит, тоже не представляет от слова "совсем". При самом идеальном раскладе Иерусалиму нужен месяц-полтора — чтобы успеть приучить Мойру к своему присутствию и помочь ей сформировать новую точку зрения. Так, чтобы она не поверила самой себе, заменив реальные воспоминания его версией случившегося. Чисто технически, задача вполне осуществимая. На практике, у него маловато подобных навыков: при всех своих неоспоримых достоинствах, Штефан — все-таки не психотерапевт, умеющий работать с нестабильными пациентами. А жаль.
— Еще есть время. Ты можешь пройти по медпоказаниям, с учетом травмы, — тяжело вздохнув, отвечает Иерусалим. О сроках, при которых можно делать аборт, он знает не меньше, чем Мойра. Если начистоту, он практически обо всем знает не меньше, а зачастую, намного больше, чем Мойра. Даже если не учитывать математические дисциплины.
— Я оплачу... все, что потребуется, если ты будешь этого хотеть. Потом. Пожалуйста, Мойра, — по большому счету, особого выбора у нее нет. Штефан догадывается, что Кэролайн уж точно не даст ей добро на аборт. Она и в первый раз не позволила Уилан избавиться от ребенка, хотя наверняка знала, что воспитывать его придется самостоятельно. Теперь, когда на горизонте маячит Иерусалим, Кэролайн тем более не одобрит желание Мойры лечь в гинекологическое кресло.
— Если, подумав, ты решишь, что не хочешь оставлять ребенка, я не скажу ни слова против, окей?— откашлявшись, переспрашивает Иерусалим и встает. Измерять шагами палату намного проще, чем оставаться на одном месте.
— Может... прогуляемся по городу? Мне разрешили забрать тебя на пару часов. Тебе, наверняка, надоело тут лежать. Заодно купим сигарет, — после короткой паузы говорит Штефан, желая как можно скорее перевести тему.

7

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Штефан хрустит суставами пальцев, и Мойра  – и без того сплошной комок нервов  – впервые радуется тому, что ничего не может увидеть: наблюдать за напряженным Риорданом ей хочется даже меньше, чем прислушиваться к собственным чувствам. Она решительно не ощущает ничего, кроме тотальной растерянности. И больше всего Мойра желает оказаться где-нибудь в другом месте, чтобы не размышлять ни о ребенке, ни о том, что ей говорит Штефан.
- Хорошо, - севшим голосом обещает Мойра, чуть помолчав, - Я подумаю, Штефан, - коротко кивает Уилан больше для себя, чем для него. В конце концов, она ведь не может утверждать со стопроцентной уверенностью, что до своей травмы и правда не хотела серьезных отношений?
- Правда? – уголки губ Мойры дергаются в неуверенной улыбке, когда Штефан предлагает ей прогуляться, причем совершенно легально – с разрешения врачей, - Да. Да, я очень хочу, - торопливо соглашается Мойра, переживая, что Штефан может передумать. Она действительно ужасно устала торчать в палате, совершенно не имея никакой возможности пройтись дальше коридора – да и эти прогулки никак нельзя назвать удовольствием.
Мойра цепляет шершавый принт футболки пальцами и нервно теребит ее же конец. Во всем ей приходится опираться исключительно на слух и осязание – мышечная память ее не подводит, но острая нужда видеть хотя бы что-нибудь еще сильнее ощущается, когда Уилан пытается зашнуровать кеды. Со второй попытки ей это, впрочем удается: жаль только не посмотреть на результат своих стараний.
- Знаешь, а я ведь несколько раз специально делала вид, что не понимаю твоих объяснений, - ни с того ни с сего признается Мойра. Настроение у Уилан поднимается из-за предстоящей прогулки, и она не находит ничего лучше бессмысленной болтовни: снова возвращаться к теме беременности ей не сильно хочется, - Хотела посмотреть, надолго ли хватит твоего терпения, - поясняет Уилан, виновато улыбаясь, - Но, я, наверное, об этом уже рассказывала, - тут же тушуется Мойра. Вполне логично, что за тот месяц, который стерся из ее памяти, она успела поделиться этим сомнительным откровением.

8

Впервые за долгое время Мойра оживляется, и Штефан замечает на ее лице робкую улыбку. Последний раз она проявляла инициативу, когда пыталась его убить (Иерусалим очень надеется, что четвертой попытки все-таки не будет, но предыдущие три его безмерно впечатлили), поэтому теперь он наблюдает за ней с нескрываемым интересом. Штефан понимает, что знает о Мойре не так уж много; спроси его, что она предпочитает на завтрак и какого цвета купила бы себе платье — и легенда о доверительных отношениях полетит к чертям. Он со всем вниманием подмечает любые мелочи, запоминая информацию касательно ее вкусов и увлечений, и понемногу делает выводы. Иерусалиму, с учетом его планов на ближайшее будущее, необходимо разбираться в симпатиях и антипатиях Мойры лучше, чем это делает ее родная мать.
Впрочем, как раз с этим проблем возникнуть не должно.
Штефан выходит из палаты, справедливо рассудив, что так Уилан будет чувствовать себя спокойнее, чем если он пообещает просто отвернуться. Попытка переодеться самостоятельно занимает не меньше десяти минут, после чего Мойра зовет его обратно. Штефан, привыкший подмечать детали, замечает и перекрученные шнурки на кедах, и прилипшую к ее футболке длинную нитку, но никак не комментирует ее внешний вид. Только поправляет выбившуюся из прически прядь осветленных волос и заверяет Мойру в том, что она выглядит совершенно нормально.
— Я подумал, что... в общем, вот, — не договорив, он кладет ей в ладонь солнцезащитные очки с крупными, в поллица, темными стеклами. Иерусалим не считает себя специалистом в психологии слепых и слабовидящих, но логика подсказывает, что так Мойра будет чувствовать себя немного лучше. По крайней мере, ее остановившийся взгляд не привлечет ненужного внимания.
— Кэролайн на днях привезла из дома, — говорит Штефан, пока Уилан поправляет очки, волосы и одежду. Маленькие женские жесты вроде стряхивания с плеч несуществующих пылинок его изрядно забавляют.
— И да, некоторые истории я вполне не против послушать дважды, — смеется он, открывая перед Мойрой дверь. Она медлит, осторожно выбираясь в коридор, и все-таки решается уцепиться за рукав его куртки. Проходящей мимо медсестре Иерусалим обещает, что вернет пациентку через пару часов, не более. Та кивает и ласково улыбается, взяв со Штефана обещание не потерять Мойру где-нибудь в городе.

9

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Чуть дергаясь от неожиданности, когда Штефан поправляет выбившуюся прядь, Мойра машинально тянет руки к непривычно коротким волосам. Поинтересоваться, когда и почему Уилан сменила прическу, никак не доводилась случая: основной приоритет получаемой информации все-таки присваивается другим вещам. Однако Мойра бы не отказалась посмотреть на себя со стороны. Как и, в принципе, просто посмотреть.
- Надеюсь, они не из магазина приколов, - беззлобно усмехается Мойра, чтобы скрыть неловкость: предусмотрительность Штефана ее одновременно и смущает, и вызывает у Уилан признательность, - Спасибо, - на ощупь определяя, где верх, а где низ, благодарит Мойра и надевает очки.
Делая несколько робких шагов, Мойра все же решается уцепиться за Штефана: Уилан чувствует себя абсолютно беспомощной, и единственный человек рядом, способный оказать ей поддержку и не позволить запнуться о невидимое (исключительно для Мойры) препятствие, – Штефан. Глупо отказываться от помощи.
Она на автомате поворачивает голову, когда Штефан заговаривает с медсестрой, и суетливо поправляет футболку: отчего-то Мойре кажется, что она задралась на спине. Дикая глупость, но, не имея возможности видеть вообще, постоянно создается впечатление, что все время упускаешь какую-то деталь, на которую и при нормальном зрении не обращаешь внимания.
- Наверное, я выгляжу, как девица, страдающая от похмелья после похода в ночной клуб, - нервно смеется Мойра. Не сказать, что ей совершенно не привычно таскаться по улицам в не самом потребном виде, но, оказавшись впервые за долгое время на свежем воздухе, она замирает на несколько секунд и чувствует себя не так уж и уютно. Впрочем, это все равно лучше, чем сутками крутить один и тот же плейлист, сидя в палате.
У Мойры в голове тысяча вопросов, которые она никак не решается озвучить: начиная с того, насколько часто Штефан до этого приходил к ним домой, заканчивая вполне простым и справедливым – что он в ней вообще нашел. Но больший дискомфорт Мойре причиняет ощущение абсолютного незнания: как подробностей их отношений, так и самого Штефана – Мойра даже не может сказать, есть ли у него родные, что уж говорить о каких-то бытовых мелочах.
- Мэгги говорит, что в историях лучше тебя нет никого, - запоздало реагирует Мойра, осторожно спускаясь по ступенькам с крыльца, пока Штефан придерживает ее за локоть, - Вряд ли я смогу составить достойную конкуренцию, - заболтавшись, она все-таки оступается и, чтобы удержаться, хватается за рукава куртки Штефана, -Прости, - смущенно извиняется Мойра, восстановив баланс.

10

В голове Штефана мелькает забавная мысль — затащить Мойру в постель (не такая уж сложная задача, на самом деле), а потом в подробностях рассказать ей, в чем все это время заключалась суть их крайне односторонних отношений. В понимании Иерусалима такие шутки считаются чертовски веселыми, и он честно размышляет над подобной перспективой несколько минут, не забывая вовремя придерживать Уилан, которая так и норовит собрать лбом все без исключения углы и дверные косяки. Потом все-таки решает, что не стоит. Три — замечательное число. Три покушения на собственную жизнь он умудрился чудом пережить, но вовсе не уверен, что справится и на четвертый раз. Маленькая сучка, стоит отдать ей должное, весьма изобретательна.
У Иерусалима вдруг появляется подозрение, что гениальные идеи у его посредственной ученицы возникли не сами по себе. Должен же был кто-то, как минимум, раздобыть ей пистолет? Даже в либеральной донельзя Канаде таким, как Уилан, лицензии не выдают. Пожалуй, стоило обратиться к Анне за официальной проверкой, но ему, если начистоту, довольно долго было совсем не до того.
Штефан делает мысленную пометку — поболтать с Орсини и выяснить, на кого зарегистрирована пушка, — а потом вновь отвлекается, вовремя подхватывая Мойру: та продолжает активно стремиться к асфальту, демонстрируя чудеса грации и координации. Вернее, чудеса их полного отсутствия — пластики в Уилан столько же, сколько в подстреленном карликовом бегемоте. Это сравнение Иерусалим из вежливости оставляет при себе.
— Издержки воспитания. Мои родители, — говорит Штефан, открывая перед ней дверцу ауди, и наклоняется, чтобы пристегнуть Мойру к сиденью, — всегда считали, будто информация правит миром. К сожалению, качество информации их при этом не волновало, — он фыркает и обходит автомобиль, устраиваясь за рулем. Мойра, которой он предлагает пачку мальборо и зажигалку, тщетно пытается прикурить, но в итоге лишь подпаливает папиросную бумагу ровно посередине. Штефан краем глаза следит за ее мучениями, выруливая с парковки, и, не выдержав, протягивает ей тлеющую сигарету, а испорченную выкидывает в приоткрытое окно. С мелкими бытовыми нуждами Уилан, при всем желании, справляться еще не научилась: чуть что, она заливается краской и отворачивается, пряча лицо. Это его тоже смешит.
— Предлагаю перекусить, а там решим, чем займемся. Я, кажется, безумно соскучился по фастфуду,— хмыкает Иерусалим, перестраиваясь из ряда в ряд, и вспоминает, где находится ближайшая забегаловка. Тащить растерянную Мойру в ресторан не кажется ему хорошей идеей, да и вряд ли ей понравится вслепую возить вилкой по тарелке. В этом плане гамбургер с картошкой вполне себе смахивает на меньшее из зол.

11

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Собственная беспомощность начинает раздражать Мойру, пока она старается прикурить сигарету: неудачная попытка завершается тем, что Штефан делает это за нее, отнимая предыдущую. Мойра затягивается; и сразу начинает кружиться голова.
- Это так странно, - задумчиво произносит Мойра, стряхивая пепел в открытое окно, - Я ведь практически ничего о тебе не знала, - она запинается, не представляя, как продолжить, чтобы лучше выразить свою мысль, - Пока ты был просто преподавателем, - чуть улыбается Мойра, смущенно отворачиваясь и подставляя лицо ветру, - А теперь, будто я вернулась в то время. Это странно, - неуклюже заключает Уилан и выбрасывает дотлевшую до середины сигарету: курить больше не хочется. Мойра зябко ежится, но достаточно быстро находит кнопку стеклоподъемника, чтобы закрыть окно со своей стороны. Странно – вообще отличное определение ее общему состоянию. Кажется, что еще вчера Штефан не проявлял к ней ровным счетом никакого интереса, кроме исключительно профессионального. Да и сама Уилан воспринимала Риордана только лишь как человека, стабильно отравляющего ей жизнь математикой дважды в неделю. А теперь он осторожно придерживает ее за локоть, чтобы Мойра не впечаталась носом в ближайший косяк, усаживает в кресло своего автомобиля и всячески проявляет заботу. И, наверное, Мойра должна реагировать на это, как на вполне естественное явление, но, признаться, получается довольно-таки скверно.
Мойра утвердительно кивает головой в ответ на предложение Штефана; впрочем, вряд ли бы она отказалась и от идеи перекусить хот-догами где-нибудь в ближайшем парке – в ее случае выбор простенького заведения не играет большой роли, скорее наоборот: Уилан в нынешнем своем виде (да что лукавить, будь она даже в привычной блядоватой юбке и в туфлях на высоком каблуке) вполне гармонично впишется в любую тусовку оборванцев. Мойра рассеянно улыбается, вспомнив их с Итаном давнюю выходку, когда они под порошком решили обчистить сомнительную забегаловку, помимо выручки прихватив бургеры. И тут же ерзает в кресле: то, что Мойра никак не может связаться с Маккоем беспокоит ее не меньше, чем тотальный провал в памяти.
- Мм, Штефан, - Уилан хмурится, когда он помогает ей без приключений выйти из автомобиля и не распластаться на парковке, уткнувшись лицом в асфальт, - Я никогда не упоминала Итана? – не найдя более подходящей кандидатуры, интересуется у Штефана измученная неведением Мойра: от матери Уилан не добилась никакой информации, но он, опять же в отличие от Кэролайн, не проявляет к Мойре родительской строгости и даже вызывает относительное доверие. Тем более, если у них сложились определенные отношения, Мойра наверняка что-то говорила о Маккое.

12

Биография Иерусалима, к его вящему сожалению, вовсе не изобилует радужными моментами и веселыми историями; впрочем, определенное количество отредактированной информации он при желании вполне может рассказать, но Мойра задает очередной вопрос раньше, чем Штефан успевает сформулировать ответ на предыдущий. Итан. Это имя начинает набивать ему оскомину: Иерусалим, не будучи клиническим идиотом, прислушивается ко всему, что говорят Кэролайн с Мэгги, и потихоньку собирает примерный образ неизвестного парня. Младшая Уилан, периодически его вспоминая, прямо-таки лучится довольством; в рейтинге ее симпатий загадочный Итан как минимум не уступает самому Штефану, и единственное, что искренне радует последнего — детская память, которая, как известно, весьма и весьма коротка. Чем дальше, тем реже девочка о нем заговаривает, а скупые, но весьма емкие фразы Кэролайн дают понять: если в доме женщин Уилан Итану кто-то и рад, то точно не хозяйка. Догадаться о причине тоже не составляет труда — Кэролайн, пару раз приравняв мистера "икс" к сомнительным приятелям Мойры, сама подкидывает очевидную подсказку. Иерусалим до поры, до времени не дает ход собственному беспокойству, но теперь настороженно подумывает все-таки раскопать, о ком конкретно идет речь. С явками, паролями, адресами и, блядь, полными паспортными данными.
— Ты про этого психа? Я бы не хотел про него говорить, но... — Штефан соображает очень быстро, на ходу определяясь со своей версией событий. Болтливость Кэролайн играет ему на руку, но Иерусалим, тем не менее, рискует и прекрасно это осознает. С другой стороны, если удача ему улыбнется, дальше будет значительно проще. Шахматы предполагают устранение фигур. Конкретно этой фигурке лучше по-хорошему съебаться с доски.
— Он под следствием. За попытку... — он паркует автомобиль поблизости от небольшого торгового центра, хотя не спешит выходить. Вытаскивает сигарету, несколько секунд молчит и продолжает после затяжки, — за попытку украсть Мэгги. Парень, кажется, совсем с катушек съехал, когда вы расстались. Я, если честно, не особо в курсе, как все вышло. Кэролайн может рассказать больше.
Его голос звучит вполне обычно, а стиснутые намертво кулаки Мойра видеть, по понятным причинам, не может.

13

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Дерганым движением Мойра заправляет за ухо волосы. Штефан глушит мотор, и Уилан слышит, как щелкает зажигалка. Она заламывает пальцы и борется с желанием попросить у Штефана еще одну сигарету.
- Не понимаю, - Мойра мотает головой, категорически отказываясь верить в то, что Итан решил похитить Мэгги. Совершенно необъяснимый поступок. Одно дело – абсурдное ограбление забегаловки под коксом в неблагополучном районе, другое – Мэг, к которой Маккой всегда относился чуть ли не лучше, чем сама Мойра, -Не понимаю, зачем, - она замолкает и тщетно силится вспомнить, при каких обстоятельствах они с Итаном разбежались (странно использовать это понятие, так как их отношения никогда не выходили на некий «официальный» уровень; просто в какой-то момент Мойра получила негласный статус девчонки Маккоя и следом неприкосновенность среди общих знакомых). К сожалению, память не возвращается по одному лишь желанию, и Уилан непроизвольно закусывает костяшки сжатого кулака. Голова начинает болеть стихийно и слишком уж сильно – Мойра пытается соображать живо, но делать это становится намного сложнее из-за мигрени.
- Наверняка это была ошибка, - уверенно сообщает Мойра, - Итан бы не пошел на такое. Я думаю, это просто чудовищная ошибка. Мама написала заявление? – уточняет Уилан, но, не дожидаясь ответа, добавляет, - Итан ей никогда не нравился. Думаю, она даже не стала разбираться, в чем дело, - складывая руки на коленях, рассуждает Мойра. В таком положении всегда думается проще – способ концентрироваться перед игрой на инструменте. Музыкальная школа, экзамены, выступления и конкурсы давно закончились, а привычка осталась. От одной мысли, что из-за Кэролайн и ее патологической антипатии ко всем друзьям и приятелям Мойры Итан теперь находится под следствием, вгоняет Уилан в легкую панику. Ей все труднее держать в памяти то, что она вроде бы как находится в отношениях со Штефаном, и уж совсем сложно представить, что общение с Маккоем сошло на нет. Предположение о том, что Итан мог бы решиться на кражу ребенка, обдолбавшись наркотой, фоном приходит в голову Мойре, но она тут же его отбраковывает: Итан, в отличие от нее самой, всегда знает меру и не злоупотребляет дурью так, как делает большая часть окружения Уилан.
- Штефан, мне надо с ним связаться, - Мойра порывисто хватает его за предплечье, - Надо его вытащить. Я не верю, что он действительно хотел похитить Мэгги.

14

У него всегда были проблемы с самоконтролем. Впрочем, сложись по-другому, и этому разговору в принципе не суждено было бы состояться: Мойра — живое и, в общем-то, практически невредимое доказательство того, что у Иерусалима отказывают тормоза. Импульсивность и неумение сдерживать приступы агрессии отрезали ему дорогу в Blackwater; вспышка в ювелирной лавке стоила жизни троим случайным людям; бездумное потакание любым желанием чуть не свело самого Штефана в могилу. Трижды. Стоит быть осторожнее. Держать себя в руках.
— Нет, Мойра, — его голос по-прежнему не меняется, зато выражение лица оставляет желать лучшего, но это не так важно. Иерусалим стряхивает пепел в окно и шумно выдыхает.
— Хочешь знать, почему? — Штефан невесело усмехается и расстегивает легкую ветровку, без усилия смыкая пальцы на ее запястье. Мойра вздрагивает, но не успевает отдернуть руку, прежде чем он прикладывает ее ладонь к своему плечу. Зарубцевавшийся свежий шрам отчетливо различим на ощупь.
— Там есть еще один, — отпуская Уилан, говорит Иерусалим; щелчком отправляет окурок в недолгий полет на асфальт и продолжает, — С другой стороны. Ты была не в себе... чем-то накидалась и размахивала пистолетом. Я был уверен, что ты не выстрелишь, но... в общем, я попытался его забрать, и вот, — он стучит указательным пальцем по ключице, — закономерный итог. Черт, Мойра, я стараюсь быть... я стараюсь тебя понимать, но это было, мягко говоря... черт.
Слова куда-то исчезают в самый неподходящий момент. Штефан трет переносицу, зажмурившись, и пытается собраться с мыслями. Получается так себе.
— Я не знаю, что это было. Может, какой-то порошок или галлюциноген, но ты проделала во мне охеренную дыру, и, знаешь... ты об этом, разумеется, не помнишь. Оно и понятно. Я просто не хочу, чтобы это повторилось, чтобы ты опять связалась с этими ребятами и в следующий раз кого-нибудь убила, — Иерусалим знает, что речь в данном случае идет только и исключительно о нем, любимом, но решает, что эту информацию Мойра пока не заслужила.
— Итан, может быть, и неплохой парень. Может, это действительно ошибка. Я не знаю. Зато я знаю другое: кто-то дал тебе эту дрянь, от которой у тебя сорвало крышу. И кто-то дал тебе пистолет, Мойра. Это уже не похоже на подростковые развлечения с травкой. Это пиздец, так-то, — не удержавшись, комментирует Штефан и умолкает. Идея посвящать Мойру в курс дела осторожно и понемногу терпит фиаско.

15

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Пальцы Штефана сжимаются вокруг ее запястья, и Мойра не сразу понимает, что он от нее хочет; лишь инстинктивно дергает рукой, но тщетно. Ладонь оказывается на его плече, Уилан замирает – ей не надо видеть своими глазами шрам, рубец и без того отлично ощущается кожей.
Мойра медленно притягивает руку к себе, когда Штефан ее выпускает, и теперь уже сама обхватывает запястье. Голова болит еще сильней от новой малоприятной информации. Ровное повествование Штефана быстро сменяется сбивчивой речью. И, как бы Уилан ни хотелось не слышать всего этого, она все равно прекрасно улавливает смысл. Мойра зачем-то нащупывает пульс и чувствует, как бешено стучит сердце; впрочем, оно колотится так быстро, что и без этого заметно, как сильно биение отдается в висках. Почти шесть лет назад Мойра, больно утыкаясь ребрами в низ оконной рамы и утирая слюни с лица, думала, что самым ужасным наркотиком является героин. Теперь Мойра понимает: она ошибалась. Видимо, есть кое-что похуже. Например, то, что заставило ее взять в руки пистолет и выстрелить в Штефана. Мойра мелко и часто дышит, пытаясь принять и осмыслить сказанное. Единственная мысль, которая все это время позволяла жить Уилан практически с чистой совестью, заключалась в том, что она определенно точно лучше Стивена. У Мойры не исколоты вены до перманентной синевы; она не таскает из дома технику, чтобы сбыть ее и купить на вырученные деньги  дозу; не она, в конце концов, стала причиной преждевременной кончины отца. Сейчас же Мойра понимает: она не похожа на Стива; она – еще хуже. Мойра прострелила плечо Штефану, но могла и убить. Убить человека, которому в трезвом состоянии наверняка никогда не желала смерти.
- Мне надо на воздух, - скомкано информирует Штефана Мойра, суетливо расстегивает ремень безопасности, нащупывает ручку и тянет на себя, практически буквально вываливаясь из машины – только успевает зацепиться за верх двери, которую она сразу закрывает, привалившись спиной к поднятому стеклу. Ей надо о многом поразмыслить. К примеру, о том, что она, находясь под какой-то дьянью, угрожала жизни Штефана. О том, что на его месте мог быть кто-то другой. Мать или даже Мэгги. И вряд ли четырехлетняя девочка выжила бы или не осталась бы калекой. А все только потому что Уилан привыкла думать исключительно о себе и своей потребности в дури. Складывая руки на груди, Мойра утыкается подбородком в плечо и совсем теряется: она, черт возьми, стреляла в Штефана, оставила ему на память два замечательных шрама (в качестве второго Уилан почти не сомневается) – так сказать, продемонстрировала все свои отвратительные способности в обдолбанном состоянии – а он получасом ранее заявил, что хочет от нее ребенка.

16

На практике все оказывается еще проще, чем он думал. Мойре даже в голову не приходит усомниться в его словах — выражение искреннего ужаса на ее лице красноречиво говорит о том, что девчонка верит Штефану и вполне допускает, что могла вытворить подобное, находясь под действием сомнительных веществ. Это его всецело устраивает. События до поры, до времени развиваются именно так, как планирует Иерусалим.
Он дает Мойре пару минут, молча наблюдая за ее метаниями. Она обхватывает себя за плечи жестом, который Штефану безмерно знаком: и, пожалуй, эта деталь новой Уилан — единственное, что связывает ее со старой версией самой себя. Сейчас Мойра выглядит потерянной и готовой разрыдаться. Где-то глубоко в душе (если предположить как данность наличие у Иерусалима души) ему почти ее жаль. Все-таки, новость действительно не из приятных.
Выходя из машины, он убирает в карман ключи и прислушивается к писку сигнализации. Штефану хочется дожать Мойру, но еще больше ему хочется жрать: спокойно, не дергаясь и не устраивая в процессе очередную бытовую драму. А это значит, что молчаливую истерику Уилан следует как можно скорее купировать. Пока не рвануло в радиусе пары кварталов.
— Послушай, — он разворачивает Мойру к себе и машинально поправляет ее волосы. У Иерусалима тоже хватает мелких привычек, от которых тяжело избавиться.
— Я не буду говорить, что все в порядке, и ничего страшного не произошло, но это... это просто случилось, окей? Были хорошие моменты, были откровенно дерьмовые, суть не в этом, а в том, что ты будешь делать дальше. У тебя есть мать, есть Мэгги, есть... наш ребенок, — нет, он все-таки неправильно выбрал профессию. Стоило пойти на психотерапевта и вправлять мозги особо одаренным. Хотя специальность педагога и недалеко ушла по части "объяснить необъяснимое".
— Достаточно много, чтобы отказаться от наркотиков, мне кажется. Я хочу, чтобы ты была счастлива без необходимости постоянно чем-то закидываться. Вокруг дохрена людей, которым ты небезразлична без дополнительных стимуляторов, — тихо говорит Иерусалим, чувствуя себя донельзя странно. Последний раз подобные беседы имели место быть чуть меньше пяти лет назад. Чем все закончилось, ему не хочется вспоминать лишний раз.

17

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Речи психологов, в общем-то, на деле не все звучат так, будто они из одного текста выписаны под кальку. Они варьируются количеством наводящих вопросов, мягкостью убеждающих фраз, непринужденностью осторожных советов. Но все, как один, психологи пытаются воздействовать на Мойру через Мэгги. Разумно, если опираться на то, что у матерей обычно проявляется природный инстинкт и безграничная самоотверженная любовь к своим детям. Опрометчиво, если покопаться поглубже, и понять, что Мойра – исключение из правил, бракованная женщина, абсолютно безответственное существо; Мойра – будто блудливая кошка, которая по весне нагуляла брюхо, вернулась домой, разродилась здоровым (на удивление) котенком и снова свалила по своим делам, бросив отпрыска на произвол судьбы. Постепенно психологи сдаются, Мойра остается со своими тараканами наедине. Постепенно Мэгги перестает быть чужим ребенком, по совершенной случайности родившимся у Мойры. Мэг экспрессивно рассказывает матери о том, как она чуть не навернулась с высокого табурета у фортепиано, и бабушка запретила ей садиться за инструмент, когда рядом отсутствуют взрослые. Она с энтузиазмом заявляет, что непременно будет играть так же, как и мама, и берет с Мойры обещание дать ей несколько уроков, когда ту выпишут из больницы. Мойра рассеянно перебирает мягкие волосы дочери, мысленно ищет подходящую пьеску и решает, каким образом ее сократить, чтобы сделать более тривиальной, доступной по технике ребенку. Мэгги с гордостью сообщает: недавно бабушка измеряла ее рост, и выяснилось, что Мэг вытянулась на три сантиметра. Мойре отчего-то отчаянно хочется взглянуть и убедиться в этом самой: оказывается, дети растут чертовски быстро, и Уилан немного вводит в растерянность тот факт, что она помнит Мэгги совсем не такой, какой девочка, должно быть, стала сейчас.
Когда Штефан говорит о Мэгги, Мойра улыбается чаще. Узнавать ребенка гораздо приятнее, чем узнавать себя. Уилан убеждается в этом в который раз. Она нервно потирает плечи, пока Штефан, развернув ее к себе, повторяет слова психологов, и почему-то теперь Мойра даже прислушивается. Возможно, все дело в том, что раньше она ни в кого не стреляла, рискуя стать убийцей.
- Ты прав, - Мойра кивает, опуская голову, и тяжело вздыхает. Уилан все еще слабо понимает, зачем Штефану возиться с такой пропащей девицей, как она, но начинает подозревать, что стоит это ценить: не каждый мужчина, в которого девчонка, закинувшись дурью, стреляла из где-то раздобытой пушки, будет потом проводить большую часть своего свободного времени рядом, заботливо интересуясь ее пожеланиями и по возможности их исполняя.
Еще несколько секунд Мойра мнется, а затем все же осторожно кладет руку Штефану на плечо.
- Прости меня за это, - Уилан закусывает губу, осознавая: простеньким извинением ей все равно не отделаться от угрызений совести за то, что она оставила Штефану шрамы от огнестрельного – такие остаются на всю жизнь. Видимо, как и ее чувство вины.

18

Он ждет ответа, и Мойра, стоит отдать ей должное, не разочаровывает Штефана: ее покладистость удивляет, учитывая все, что Иерусалим знает об этой девчонке. Видимо, потеря памяти порой действительно идет людям на пользу; в случае с Уилан, сомневаться в этом не приходится. Как не приходится напрямую лгать — он отделывается общими формулировками и умалчивает о нюансах, позволяя Мойре додумать детали самостоятельно. Она справляется, заодно переворачивая произошедшие события с ног на голову. Без трех минут бинго, хотя Штефан и не торопится расслабляться.
— Давно простил, — усмехается Иерусалим, вспоминая их первую после злосчастного выстрела встречу. Тогда он сказал ей практически то же самое. И Мойре, в общем-то, понравилось. Опять же, если не вдаваться в подробности.
— И предлагаю пока закончить с этим разговором, ладно? Учитывая, что я украл тебя за полчаса до обеда, самое время его организовать, — Штефан наклоняется, оставляя на ее губах мимолетный поцелуй, и на этот раз Мойра не шарахается от него, как от предвестника Апокалипсиса. Амнезия чудовищно ее красит, бесспорно.
В торговом центре, когда они заходят внутрь, толпятся покупатели: несмотря на рабочее время и будний день, народу внутри более, чем достаточно, поэтому Штефану приходится осторожно лавировать между спешащих по своим делам людей, следя за тем, чтобы Мойра ни в кого не врезалась. До третьего этажа они добираются без приключений — миссия, можно сказать, выполнена, — и уже наверху Иерусалим усаживает Уилан за ближайший свободный столик, предварительно уточнив, купить ей гамбургер размером с ее голову или взять что-нибудь более скромное.
— Никогда никому не признавался, но на самом деле я не уехал жить куда-нибудь на природу только потому, что здесь есть макдак. Самые прекрасные канадские пейзажи в этом плане проигрывают по всем фронтам, — как ни в чем не бывало сообщает Джей, водружая перед Мойрой поднос. Мать бы упала в обморок, увидев, чем он питается, свалив от законной жены и ее фирменной пасты. Если бы могла это увидеть, конечно: Блант нет рядом вот уже одиннадцать лет.

19

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Ей вовсе не хочется узнавать еще какие-нибудь подобные подробности их отношений, а потому Мойра охотно соглашается с тем, что пора прекращать не самый приятный разговор. Уголки ее губ дергаются в благодарной улыбке, и Уилан вполне спокойно выдерживает легкий поцелуй, оставляемый Штефаном.
Шум в торговом центре сперва немного пугает Мойру, и она то и дело сильнее цепляется за руку Штефана, как за единственную свою опору. Маневрировать среди снующих туда-сюда толп людей с ослепшей Мойрой в нагрузке – удовольствие весьма сомнительное; Уилан это прекрасно понимает и виновато вздыхает, когда чуть не спотыкается о ступеньку на эскалаторе.
- Если зрение ко мне не вернется, то придется приобрести собаку-поводыря, - неловко шутит Мойра, впрочем, перспектива остаться без возможности видеть что-то, кроме бесконечной темноты, до самой своей смерти, пугает ее, если честно, знатно. Врачи, конечно, в один голос убеждают, что и возвращение памяти, и зрения – дело времени, но легкое сомнение все равно беспокоит Уилан.
- Я не знала, что ты так любишь природу, - без задней мысли замечает Мойра, откусывая кусочек от слайса картофеля, но проглатывает его, практически не прожевав: решает, что, возможно, Штефан рассказывал об этом ей раньше, - Или знала, - Уилан неуверенно пожимает плечами, - Как же я хочу все вспомнить, - устало вздыхает Мойра, задирая дурацкую челку, которая постоянно мешается и щекочет лоб, но сразу же поправляет мелкими движениями – может, ей и кажется, что хуже выглядеть уже нельзя, но с растрепанной прической ее внешний вид точно испортится еще на несколько процентов.
- Мать хотела, чтобы я училась в консерватории, - уже с улыбкой сообщает Мойра и беспомощно разводит руками, - Но в итоге я не оправдала ее ожиданий. Как, собственно, и Стив. Никто из нас, - Уилан хмыкает, качая головой. Родители всегда требовали от нее вдвое больше, чем от остальных ее приятелей хотели их семьи. И, когда выяснилось, что Стивена бесполезно таскать по реабилитационным центрам, давление на Мойру возросло в несколько раз. Уилан задумчиво вертит в руках салфетку, пытаясь понять, в какой именно момент ее перестала интересовать перспектива уехать учиться в бостонскую консерваторию.
- Думаю, у Мэгги есть все шансы осуществить ее мечту, - хмыкает Уилан и немного лукавит: до того, как Мойра не подсела на наркоту, она целиком и полностью разделяла планы Кэролайн на свою жизнь.

20

Идею с питомцем Штефан, на самом деле, считает очень даже хорошей: независимо от того, вернется к Мойра зрение или нет. Мэгги все выклянчивает настоящего щенка, изрядно проезжаясь по мозгам Кэролайн (как ни странно, девочка прекрасно осознает, к кому нужно обращаться с подобными запросами, и матери явно ничего не говорит, в отличие от бабушки). Иерусалим и сам порой подумывает, что не отказался бы от собаки — животные ему в принципе нравятся больше, чем люди, — но вовремя вспоминает, что за крупной псиной ухаживать будет некому. Его слишком часто нет дома, ну а Марго, если попытается вывести на прогулку какую-нибудь овчарку, рискует быть протащенной по асфальту после первого же рывка. Хрупкая супруга и без того пошатывается при каждом сильном порыве ветра, имея все шансы улететь, как героиня известной детской сказки, при попытке раскрыть в непогоду зонтик. Доверять ей что-либо тяжелее чайной ложки не кажется Штефану хорошей идеей.
— Скорее, люблю смотреть на мир за пределами города. Я служил на Окинаве. Ну и по Европе немного помотался, но вряд ли это считается, — отзывается он, после чего берет небольшую вербальную паузу, чтобы поесть. Мойра улыбается и говорит про консерваторию, что приводит Иерусалима в молчаливый ступор: ему сложно представить, почему Кэролайн после этого решила готовить дочь по техническому профилю. Наняла бы ей репетитора по музыкальной грамоте, вместо того, чтобы ставить опыты с математикой. Тем более, что ни желания, ни мало-мальских способностей у младшей Уилан никогда и не было: это Штефан усвоил в первый же день знакомства, когда выдал ей простейший школьный тест для проверки имеющейся базы.
— До чего чудны крестьянские дети, — задумчиво комментирует Иерусалим, не поясняя, к кому из троих — Кэролайн, Стивену или самой Мойре, — относится реплика. Мойра недоуменно приподымает брови, явно не понимая, что он имеет в виду; Штефан, здраво рассудив, что имя славянского поэта ничего ей не скажет, решает не пояснять смысл и авторство фразы.
— Мой отец схватился за сердце, когда я ушел служить. Можешь себе представить: уважаемые профессора, выдающиеся умы, а их подрастающая гордость свинтила в армию вместо того, чтобы удариться в науку. Они не написали мне ни одного письма за три года. Врали друзьям, что я учусь в другом штате. Этайн вообще лет до восьми не осознавала, что у нее есть старший брат — на мое имя поставили табу, пока я не вернулся, — размешивая сахар в кофе, рассказывает он и двигает второй картонный стаканчик, уже с чаем, поближе к Мойре. Иерусалим не помнит, чтобы хоть раз видел ее с чашкой какого-нибудь латте, поэтому решает не рисковать.
— Теперь, конечно, все нормально, но я впервые после ухода в армию заговорил с отцом где-то в двадцать один. Так что по части родительских разочарований ты занимаешь не первое место. Кэролайн хотя бы не ставит на тебе крест, — весело фыркает Иерусалим.

21

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
От горячего чая Мойре становится жарко, и она, молча слушая Штефана, непроизвольно оттягивает ворот футболки. Риордан упоминает службу в Окинаве, признается в том, что вместо учебы ушел в армию, рассказывает об отношениях в своей семье; Уилан пытается все это уложить в голове, чтобы зацепиться хотя бы за один факт и что-то вспомнить (наверняка ведь они разговаривают об этом не в первый раз?), но, видимо, тенденция тщетности попыток не изменяет себе: Мойра слышит все, будто бы впервые.
- В следующий раз предлагаю забрать заказ с собой, - с досадой произносит Уилан, когда лист салата из бургера шлепается на поднос, и трет руки салфеткой, - Если ты, конечно, не получаешь наслаждение, глядя на то, как беспомощная девчонка пачкается в соусе, - улыбается Мойра, откладывая в сторону бумажный комок.
Она машинально поворачивает голову, услышав громкую детскую болтовню: голос девочки ужасно напоминает Мэгги, и Мойра сама до конца не понимает, почему так реагирует – Мэг просто-напросто не может здесь быть. Мысли Уилан снова возвращаются к новости о беременности, и Мойра никак не может до конца поверить, что все это действительно случилось с ней – и ребенок в перспективе, и репетитор по математике, оказавшийся его отцом. Такие, как Штефан Риордан, не заводят детей от потерянных для общества девочек, которые с трудом решают элементарные примеры в перерывах между дозой или косяком. Такие, как Штефан Риордан, женятся на девушках из приличных семей; у которых почти всегда есть диплом о высшем образовании, навыки кулинарии превышают умение приготовить стандартный омлет на завтрак (в случае с Мойрой еще на обед и на ужин), а прошлое не запятнано походами к наркологу и попытками суицида. И если уж быть совсем начистоту, то и Мойра сама никогда не видела себя в ипостаси примерной матери с двумя детьми, которая исправно провожает их в школу, собирает в дорогу ланчи и читает на ночь книжки. Мойра барабанит пальцами по столу, представив себя в роли образцовой домохозяйки, и не может сдержать нервный смешок.
Оказавшись на свежем воздухе, Мойра чувствует себя намного лучше, и порядочно веселеет, когда Штефан снова помогает ей с сигаретой. Уилан держится поближе к автомобилю, справедливо предполагая, что, пусть на парковке скорость движения и не превышает двадцати миль в час, но ей вовсе не хочется оказаться сбитой по случайности не заметившим ее водителем.
- Знаешь, - Уилан задумчиво поправляет съехавшие вниз по носу очки, - Было бы здорово, если бы ты немного напоминал мне, - она замолкает, чтобы подобрать подходящие слова, - О том, что я уже раньше слышала. Может быть, у тебя есть жена и трое детей, а я ничего об этом не помню, - коротко усмехается Мойра, стряхивая на асфальт пепел.
- И Штефан, я все-таки хотела бы вернуться домой как можно быстрее, - после паузы добавляет Уилан.

22

Салфетки заканчиваются, в отличие от соуса, в котором Мойра действительно перемазывается по уши. Штефан, сдерживая смех, просит на кассе еще несколько штук; вернувшись к столику, он первым делом стирает жирное пятно с ее щеки и честно обещает в следующий раз брать еду с собой. Иерусалим не говорит, что Мойра неправа в своих предположениях или, напротив, попала в точку: он здраво решает, что ей в принципе не следует знать, от чего он получает наслаждение, особенно когда речь идет о женщинах. Как-нибудь потом, когда их отношения перейдут на кардинально новый уровень доверия. Если хоть какой-то уровень доверия оправдает его в глазах Мойры, узнай та правду.
На небольшом пятачке, предназначенном для курения, Иерусалим опять предлагает ей сигарету и старается не думать о том, как это дерьмо скажется на их ребенке. Сперва нужно заручиться симпатией девчонки. Потом придет время ставить условия.
— В субботу. Раньше они тебя попросту не выпустят, — отзывается Штефан, раздумывая над ее словами о жене и троих детях. Рассказывать Мойре о Марго нет смысла. Их брак, будучи фиктивным изначально, на настоящий момент остается все той же видимостью. Он не появлялся дома почти две недели — беспокойство супруги вполне можно отследить по количеству пропущенных звонков, примерно равному нулю. При необходимости развод можно будет оформить за пару дней, и единственное, что мешает Иерусалиму сделать это немедленно — чудовищная лень в вопросах уборки и приготовления еды. С бытовыми нюансами Марго справляется на порядок лучше. По большому счету, за это Штефан ее и ценит.
— Моя жена давно мертва. Как и дочь. Не будет никаких сюрпризов, Мойра, — спокойно сообщает Иерусалим, убирая пачку в карман.

23

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Она понимающе кивает, осознавая, что надо дождаться хотя бы субботы. Разумеется, Мойра уже предчувствует, что будет собирать дома все углы и косяки, но находиться в больнице ей больше не хочется. Уж лучше слоняться по знакомой местности, спотыкаясь о пороги, чем торчать в палате; пусть даже Штефан старается хоть как-то ее развлекать своим присутствием. Плюс ко всему, Уилан не теряет надежды на то, что, возможно, из дома получится связаться с Итаном через общих приятелей – набирать знакомые номера гораздо проще, используя стационарную трубку, чем сенсорный телефон.
Из своих размышлений Мойра выныривает моментально, стоит Штефану только подать голос. Уилан замирает, поднеся к губам сигарету, и медленно опускает руку.
- Мне жаль, - тихо произносит совершенно растерянная Мойра: когда ей показалась, что более неловко она чувствовать себя уже не сможет, Штефан тут же убеждает ее в обратном. Расспрашивать об обстоятельствах, при которых Штефан потерял семью, Мойра не решается, и без того чувствуя себя виноватой за то, что подняла не самую приятную тему, - Прости, - выдыхает Уилан и протягивает ему сигарету, недокуренную до конца: самостоятельно рискнуть найти урну, чтобы затушить и выкинуть окурок, кажется абсолютно идиотской затеей, особенно после неудачной попытки прикурить.
- Не понимаю, зачем тебе все это, - она качает головой, не утруждая себя объяснениями, только вертит на пальце тоненькое серебряное кольцо, с которым не расстается по старой, еще школьной, привычке. Забота, снисходительное отношение к ее откровенно ужасному поступку под дурью, серьезные намерения (как неустанно твердит мать), желание завести ребенка – пугают Мойру пуще материнских угроз отправить ее в реабилитационный центр с религиозной направленностью. Но хуже всего то, что Уилан уже не может с уверенностью утверждать: действительно ли эти перспективы ее так отталкивали раньше.

24

Разумеется, она не понимает. За все время знакомства Штефан может припомнить разве что два-три случая из своей практики, когда Мойра его сходу поняла — и речь не столько о математике, сколько о ситуации в принципе. Назвать ее объективно тупой, пожалуй, все же не повернется язык, но факт остается фактом: критическое мышление у девицы отсутствует, как класс.
Он ее ни капли не винит, даже наоборот. Женщине нет нужды быть умной. Умные женщины редко бывают послушными (и еще реже — красивыми), и в перспективе от них одни проблемы. То ли дело крошки вроде Мойры, или Джин, или его жены. Даже Эвелин, хоть и имеет степень, старательно прикидывается дурочкой. Впрочем, с таким размером груди она могла бы вовсе не стараться.
— Представь, — говорит Иерусалим, послушно затушив протянутую сигарету, — человека, который искренне счастлив со своей женщиной. Они молоды. Они любят друг друга. Ей пророчат блестящую карьеру во имя науки, предлагают аспирантуру в столице, но она отказывается и остается в городе с населением двести тысяч тысяч человек. Работать преподавателем математики в начальной школе, как будто это именно то, о чем она мечтала всю жизнь. Ее родители в шоке. Особенно, когда узнают, что она ждет ребенка. Ей ведь всего двадцать три! Столько времени впереди, огромные перспективы... и она бросает все ради брака с мальчишкой, который едва ли на пару лет старше. Такая серьезная, целеустремленная девушка, а замуж собирается за форменного клоуна. Вот так ирония... — он все-таки вытаскивает пачку обратно из кармана и выщелкивает оттуда очередную сигарету; на этот раз, для себя.
— Свадьбу назначают на октябрь, потому что ребенок должен родиться в конце ноября. Она очень хочет узаконить отношения заранее. Чтобы все было, как у людей. А потом, в первых числах сентября, у нее попросту отходят воды, и их дочь умирает за считанные часы. Врачи говорят, это какая-то не долеченная инфекция. Поздний выкидыш, такое случается часто. Через полгода-год можно будет попытаться еще раз. Не вышло с одним ребенком? Заведете другого. Проблема, что ли, — Джей нервно смеется, жалея, что начал рассказывать, но затыкаться уже как-то поздновато; приходится продолжать. — Но проблема все-таки есть. Они отменяют свадьбу, потому что она никак не может прийти в себя. Он пытается ей помочь, но... чем тут поможешь. Можно зашить рану, когда ты ее видишь. Нельзя зашить человека, который перестает радоваться жизни. Он жалеет, что не придумали универсальных таблеток для счастья, но потом оказывается, что он ошибается. Для счастья придумали целую тонну вещей. Счастье отныне можно не только глотать, но и нюхать, курить, даже пускать по вене. Сперва она измеряет его в косяках. Обычная травка, что тут такого. Они курят, а потом занимаются сексом, и чувствуют себя восхитительно. Потом они пробуют марки. Крошечные марки, зато сколько от них кайфа... и никаких дурных мыслей. Они строят новые планы на жизнь. Договариваются, что через пару лет обязательно заведут детей. Двоих или даже троих. Потом... потом начинается новый этап с порошком. Эксперименты с алкоголем. Что будет, если смешать, но не взбалтывать? Он увольняется с работы, потому что преподавать у детей и быть при этом под веществами — мягко говоря, моветон. Она приносит домой героин. Разумеется, они уже взрослые люди, и прекрасно знают, что это за дрянь, но поначалу никакого особого эффекта нет, верно? Можно уколоться один раз, второй, третий, и гордо думать — ха, да что все нашли в этом дерьме. Только позже начинаешь понимать, куда вляпался. Он понял. Но, разумеется, ему совсем не хотелось, чтобы она испытывала ломку. Нужно было положить ее в клинику. Хорошую клинику с грамотными врачами, которые все сделают в лучшем виде, чтобы его женщина не лезла на стены от того, что ее кости превратились в стекло и раздирают мясо изнутри. Поэтому он вернулся на работу, ища способы расплатиться с долгами и найти на лечение. А она исколола себе бедра и перешла на руки, уже не опасаясь, что родители приедут и увидят. Они бы и так увидели, если бы хоть раз на нее посмотрели, но они никогда больше не приезжали в этот город.
Тлеющий окурок обжигает пальцы, и только тогда Штефан вспоминает о сигарете, невольно отшвыривая ее в сторону. От дыма першит в горле — раньше каждая затяжка приносила удовольствие, но теперь его тошнит от табака, и нервы тоже не приходят в норму. Мойра молчит. Приходится продолжать.
— Он нашел денег, выкупил место в рехабе. Она очень хотела избавиться от зависимости и была искренне счастлива... когда соображала, о чем он ей говорит. Перед тем, как поехать в другой город на курс реабилитации, она закатила вечеринку. Небольшую прощальную вечеринку, только и всего. Два десятка гостей, алкоголь, порошок. Все были пьяны и счастливы. Он в том числе, потому что знал, что это в последний раз. В итоге им стало скучно, и кто-то предложил замечательную игру — взять пистолет и пострелять по мишеням. Бокал, стоящий на чужой голове, это ведь замечательная мишень, правда? Он стрелял первым. Он умел стрелять, все-таки, три года на Окинаве, специализация снайпера, воинское звание... не пустой звук, даже в таком состоянии. Потом стрелял кто-то еще. По очереди, все. Было ужасно весело. Адреналин, он вообще творит чудеса, начисто отбивая мозги. Угрохали всю посуду в доме! А потом она упала. Никто даже не понял, в чем дело. Все думали, она шутит. Притворяется, будто в обмороке, и хочет над ними посмеяться. Он тоже так решил, и тоже смеялся. Долго. Пока не понял, что пол перепачкан кровью, а у нее прямо во лбу — рана, которую можно зашить, но толку уже нет. В таких случаях людей зашивают целиком. В стандартный мешок. Ее в таком увезли, как кусок какой-нибудь отборной свинины. Всех допросили, и выяснилось, что никто не знает, кто ее убил. Несчастный случай.Инцидент. Он остался один. Поездил по Европе. Деньги-то за клинику ему вернули... почему бы и не поездить. Через полгода вернулся и продолжил работать. Порой приезжал к любовнице, порой она приезжала к нему. Очень красивая, образованная молодая женщина с покладистым характером. Мечта любого нормального человека, который живет настоящим, а не считает количество дней, проведенных без жены. В четверг было девятьсот два, значит, сегодня уже девятьсот шесть. Не хочешь об этом помнить, но почему-то помнишь, хотя это неважно. Ее нет и больше не будет. Вообще никогда. Ни через тысячу дней, ни через тысячу недель. Сплошная и бесконечная метадоновая ломка. Нужно как-то жить дальше, поэтому он живет. Веселится. Общается с друзьями, заводит подружек. И как-то раз встречает девушку, которая привлекает его внимание, как когда-то это сделала его жена. У нее другой голос, возраст, социальное положение... все другое. Ну, может, рост примерно такой же и цвет глаз. Она очень красивая, эта девушка, даже когда выходит растрепанная, заспанная и недовольная. А еще он ей не нравится. Разница в возрасте, интересах... несовпадение вкусов. Не суть. Не нравится, и все. Она не хочет учить его предмет, да и вообще с ним разговаривать не хочет. Его это задевает. На протяжении дней, недель, месяцев. Однажды он приходит в ее дом, и она встречает его с улыбкой, чего раньше не случалось. Она выглядит довольной, даже слишком. И он понимает, в чем дело, потому что видел подобное неоднократно, еще когда была жива его жена. Всего лишь травка. Всего лишь порошок. Всего лишь кислота. Все говорят одно и то же, и все кончают одинаково. Есть от чего потерять голову. Он и теряет. Съезжает с катушек, как если бы сам что-то употреблял. Они жутко ссорятся. Он думает, что она его провоцирует. Будто она делает это сознательно и нарывается на неприятности, как когда-то давно делала его жена. И он берет ее силой, отвечая на вызов, которого нет. Ее мать ни о чем не догадывается. Она в восторге от мужчины, которому нравится ее непутевая дочь. Он получает свое, хотя остается разочарованным, потому что добивался ее симпатии, а не демонстрации физического превосходства. Позже он пытается извиниться и объяснить, что вовсе не хочет причинять ей боль, но она, конечно же, его не прощает. Вместо этого она находит где-то пистолет и оставляет в нем очередную рану, которую потом зашивает сама. Когда понимает, что натворила. Спустя три недели он возвращается. Ему все еще хочется быть рядом с этой девушкой и с ее дочерью. Он не делает им ничего дурного, но какая разница, если все, что было нужно, он уже успел сделать? Она думает точно так же. Порошок придает ей смелости, а нож — уверенности в себе. Она забывает, как зашивала ту рану и оставляет ему еще одну, хотя попасть в сердце у нее все-таки не получается. Он кое-как уворачивается и отталкивает ее в сторону, но забывает об осторожности, и она падает с лестницы. Когда он понимает, что она потеряла память... он радуется, потому что теперь она не держит на него обиду. И он радуется втрое больше, узнав, что она беременна. Может быть, теперь он сумеет все сделать правильно... убедит ее оставить ребенка... сумеет ей понравиться. Вот только какая разница, если врачи говорят, что она все равно все вспомнит?
Штефан смеется и отворачивается.

25

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Когда Штефан рассказывает о своей жене, Мойра молчит и продолжает крутить кольцо на пальце.
В том, что он любил свою женщину, Уилан не сомневается ни минуты. В том, что и она любила Штефана, Мойра тоже уверена почти на сто процентов. Такие истории – красивый сюжет для романа Николаса Спаркса, по которому потом непременно снимут трогательную драму, а женщины от тринадцати до восьмидесяти (или до того возраста, пока окончательно не пропадает способность хоть что-то понимать) будут обливаться слезами перед экраном телевизора. Идеальная во всех отношениях девушка, которая, влюбившись без памяти в местного раздолбая, оставляет все возможные перспективы, не считается с мнением семьи и уезжает за ним в маленький городок – чертовски романтично.
Когда Штефан рассказывает о выкидыше, Мойра снимает кольцо и беспорядочно вертит его в руках.
Узнав о своей первой беременности, Уилан рыдала и проклинала все на свете. Больше всего Мойра не хотела этого ребенка. Мэгги – когда она родилась – ревела даже тише, чем ее мать после похода к гинекологу, который сообщил Мойре "замечательную" новость. Невозможность сделать аборт в силу затянутых сроков навязала Мойре идею выкидыша. Впрочем, ей все равно не удалось избавиться от Мэгги. Оказывается, чтобы потерять ребенка, надо его отчаянно сильно захотеть.
Когда Штефан рассказывает о наркотиках, Мойра роняет выскользнувшее из рук кольцо, и оно, тихо звякнув, катится по асфальту. 
Ей, как никому другому, известно, что это. Уилан прекрасно знает, что с дурью все становится лучше. Она прекрасно знает, что любое дерьмо перестает казаться таким беспросветным, если закинуться порошком. А еще она прекрасно знает, что затем это дерьмо возвращается в удвоенном размере, когда действие наркоты проходит. И тогда ты истончаешься, опустошаешься, сдуваешься, как воздушный шарик. Однажды такие шарики после очередной порции гелия непременно взрываются – ничто ведь не вечно, верно?
Когда Штефан рассказывает о кровавой луже на полу, Мойра сутулится и обнимает себя за плечи.
Рано или поздно шарик лопнет; в случае с женой Штефана этот момент наступил девятьсот шесть дней назад. Дети, когда любимые праздничные украшения радостно с громкими хлопками разрываются под потолком, опадая цветными ошметками на пол, не отсчитывают время после. Штефан считает – и Мойре становится не по себе.
Когда Штефан рассказывает о том, что он взял ее силой, Мойра невольно отшатывается, попятившись на пару шагов.
Идеальная картинка трогательных отношений рассыпается карточным домиком моментально. У Мойры Уилан априори ничего не бывает в жизни нормально. Она об этом отлично помнит. И с этим бы не мешало смириться Кэролайн. Мойра помнит Штефана как преподавателя, терпеливо переносящего ее глупый подростковый бунт. Помнит (ли?) как человека, который с отцовской заботой возится с маленькой Мэгги. Помнит (ли?) как человека, который насмешливо ухмыляется, когда она умоляет не трогать ее.
Когда Штефан невесело смеется, Мойра хмурится и съеживается, точно тугой комок нервов.
Она знает Штефана как человека, который проводит с ней большую часть суток, практически прописавшись в больнице. Она знает Штефана как мужчину, который обманывал ее, чтобы скрыть то, что стерлось из памяти временной амнезией.
Мимо проходит какая-то оживленно болтающая парочка с ребенком (Мойра без труда определяет по голосам двоих родителей и мальчика не старше десяти). Уилан шумно выдыхает. Она не имеет ни малейшего представления о том, что ей сейчас делать. Но быть наедине со Штефаном ей точно не хочется. Ей вообще не хочется находиться с ним рядом на расстоянии тысячи километров. Никогда.
- Отвези меня назад, - она выдерживает паузу, прежде чем снова может что-то сказать, - Пожалуйста, просто отвези меня назад, - умоляюще повторяет дрожащим голосом Мойра, почти срываясь на крик, когда Штефан не реагирует на первую просьбу. Ей кажется, что еще чуть-чуть, и она не сможет справиться с намечающейся истерикой.

Отредактировано Etain Riordan (17.07.2015 20:37:52)

26

Усталость наваливается внезапно; оглушает, словно ожидала именно этого момента все две недели, что он спал урывками, максимум по паре часов за сутки. Он не хочет продолжать веселые игры, выворачивая представления Мойры о реальности наизнанку. Для этого у Штефана недостаточно навыков и опыта обращения с более-менее тонкими материями — вся его деятельность носит прикладной характер, строится на определенных логических цепочках, законах и допущениях. Человеческая психика неустойчива, а значит, не подчиняется единой структуре. Попытавшись надавить на Мойру, он лишь вскрывает себя — и, мягко говоря, результат Иерусалиму совсем не нравится. Желания повторить тоже нет. Ни сейчас, ни когда-либо в самом отдаленном будущем.
— Отвезу, — с трудом разомкнув губы, говорит он и неторопливым шагом направляется к машине. Мойра, прощупывая носком кроссовка каждый дюйм асфальта перед собой, ползет еле-еле, но Штефан больше не предлагает ей помощь. Он категорически не готов к истерикам, слезам и воплям на всю улицу, а вокруг многовато свидетелей, чтобы сразу объяснить девчонке, в чем она заблуждается относительно своих желаний и его возможностей.
— Я здесь, — подсказывает Иерусалим, когда она нерешительно замирает, запутавшись в сторонах света. Он почти полторы минуты ждет, скрестив на груди руки, пока Мойра доберется до автомобиля и потянет на себя заднюю дверцу. Очевидно, теперь ей хочется быть подальше даже в пределах салона ауди. Удивительного мало.
Всю обратную дорогу она молчит, и Штефан тоже не произносит ни слова; только кидает Мойре на колени кольцо, которое раньше предусмотрительно поднял с земли. Громкая музыка раздражает, но и вполовину не так сильно, как нервирует тишина, поэтому он отвлекается на первую попавшуюся радио-волну и современные поп-мотивы. В их компании специалистом по тонкой дипломатии всегда был Доран, как самый инертный и с виду спокойный. Иерусалим привык с ходу давать в морду, не заморачиваясь выяснением обстоятельств, но сейчас от его метода ведения дел толку будет чуть меньше, чем нихера, и Штефан продолжает угрюмо смотреть перед собой. Первое за полчаса слово он произносит, когда паркуется перед клиникой.
— Приехали, — резюмирует Иерусалим, прежде чем выйти из автомобиля.
— Вход прямо перед тобой, сорок футов. Палата на третьем этаже, вторая дверь справа от лифта, — подсказывает он.

27

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
But you can not run away
'cause fate has got a sense of irony.

Кэролайн причитает, возмущается и даже несколько раз повышает голос на дочь, когда выясняется, что Штефан пропал с радаров (медсестры заглядывают в палату, вытянув перепуганные лица). Мать во всем винит Мойру, которая оказалась недостаточно чуткой, недостаточно ласковой, вообще во всем недостаточной. Мойра же меланхолично слушает материнские укоры и молчит. И если бы Кэролайн не приводила Мэгги, чья болтовня заставляет Мойру реагировать рассеянными ответами дочери, то можно было бы решить, что к потере памяти и зрения добавилась немота – восхитительно комбо для девчонки, которая и без того никогда не вписывалась под статус беспроблемной.
Она ничего не рассказывает матери из того, что узнала от Штефана, равно как и из того, что медленно, но верно всплывает в ее памяти. Ни об изнасиловании, ни о том, как стреляла в Штефана, а потом сама бралась за иглу, ни о том, что именно он стал причиной ее продолжительного стационарного лечения, потому как у Уилан хватило смелости на очередную попытку прикончить Штефана. Когда Кэролайн собирается ему позвонить сама, Мойра наконец открывает рот, чтобы попросить не делать этого, и мать отчего-то слушается: видимо, голос Уилан звучит так умоляюще, что даже предвзятая к своему непутевому отпрыску Кэролайн решает согласиться. О чем, впрочем, наверняка тут же жалеет.
К четвертой неделе после выписки Мойра уже не страдает слепотой, зато полное отсутствие желания разговаривать с кем-то, кроме Мэгги, не девается никуда. Кэролайн вертится вокруг Мойры коршуном, пытаясь убедить ее, что непременно надо позвонить Штефану и наладить неизвестно почему испорченные отношения, а затем, когда заглядывает в спальню дочери и обнаруживает Мэгги, мирно сопящую под боком у Мойры, как-то странно качает головой и приносит из кухни горячий чай с успокаивающими травами. Кэролайн думает, что Мойра переживает расставание. Мойра думает, что она переживает нечто гораздо большее.
Fur Elise, набившая оскомину практически каждому, безмерно нравится Мэгги и приводит ее в дичайший восторг. Мойра помнит ее так же хорошо, как прилежный христианин Отче наш, и пальцы легко находят нужные клавиши даже тогда, когда сама Уилан ничего не может увидеть. У Мэгги эта композиция ассоциируется с навязчивой мелодией из бренчащей крохотной шкатулки с девчачьими браслетами из розовых бусин, у Мойры – с металлом пистолета, нагревающимся в трясущихся руках.
За все это время Уилан ни разу не притрагивается к травке и старается не думать о том, как хочется закинуться какой-нибудь дрянью вроде порошка. Только чаще выходит покурить на задний двор (Мэгги смешно морщит нос, зарываясь лицом в светлые волосы Мойры по ночам, и последняя отмечает, что и с этим пора завязывать – не с Мэг, с сигаретами). Иногда Уилан подолгу сидит у инструмента, рассеянно перебирая ноты: в результате бессмысленной игры мелодии собираются в сомнительное импровизированное попурри, целиком и полностью отображая абсолютный беспорядок в голове Мойры. Она слишком часто воображает себя подохшей от передоза, еще чаще – Мэгги, придушенную самой Мойрой на волне действия какого-нибудь дрянного вещества. Мать совсем перестает давить на Мойру, когда та теряет, наверное, фунтов семь – Уилан ковыряется в тарелке без особого аппетита и почти не притрагивается к еде, даже когда Кэролайн старается приготовить что-нибудь из ее любимых блюд. 
Как опытный крупье в казино, память тасует колоду карт, выбрасывая совершенно странные комбинации: то подкинет несколько малоприятных фрагментов о визитах Штефана, не сильно утруждавшего себя беспокойством о мнении Мойры, то смешает их с моментами, когда Штефан приходил и проводил время с Мэгги, то вовсе откинет Уилан на три недели назад, когда он практически сутками не выходил из ее палаты. Еще больший хаос происходит на эмоциональном уровне: неоднородность и конфронтация чувств бросает Мойру из крайности в крайность, выбивает почву из-под ног, и в итоге не дает волю максимализму – оставляет Мойру балансировать между приглушенной ненавистью и набирающем обороты чувством вины.
Часто Мойра вспоминает Стивена, размышляя о том, что у нее есть все шансы закончить, как он – после смерти отца Кэролайн, пусть и негласно, но все же отправила Стива следом в могилу: лишь вопрос времени. Еще Мойра думает, что шансы повторить судьбу брата вполне равняются обратному: порой ее возвращает к некоторым разговорам со Штефаном (скорее, его монологам), когда он пытался донести до Уилан, что та со своим образом жизни не протянет и больше года. Мойра мрачно хмыкает и тут же поворачивает голову – боится разбудить Мэгги, прописавшуюся в ее комнате.
Эмоциональный анабиоз долго не дает Мойре возможности говорить – зато думать у нее получается прекрасно. Когда Мойра хмуро глядит в глубину полупустой чашки с черным чаем, Кэролайн пожимает губы – Мойра просит мать отозвать заявление на Итана. Когда Мойра выливает остатки в мойку, мать обреченно кивает, почему-то не решившись что-то возразить против – Мойра говорит, что хочет сделать аборт.
- Обязательно, - обещает Мойра в ответ на просьбу Кэролайн предупредить Штефана. Она непременно позвонит утром.
И не звонит. Потому как утром Мэгги плачет при виде крови и долго не понимает, что происходит с мамой. Последняя тоже не понимает, зато Кэролайн не медлит, вызывая скорую.
У Мойры кружится голова, ее тошнит и знобит – и она теряет сознание раньше, чем ее довозят до больницы.
Хирург говорит, что апоплексия могла быть спровоцирована стрессом. Говорит, что потребовалось прибегнуть к щадящей лапароскопии, чтобы остановить кровотечение. Говорит, что чудом удалось сохранить беременность. И не договаривает, что не меньшим чудом является то, что Мойру вообще вовремя доставили на хирургический стол. Мэгги смотрит на мать перепуганными глазами. Кэролайн – молчит. Мойра набирает Штефана.
- Я просто хотела сказать, - когда на том конце провода откликается Штефан, Уилан набирает побольше воздуха в легкие и прикрывает глаза: решение дается ей на удивление просто, однако вовсе не кажется верным. По правде говоря, ей больше ничто не кажется верным, - Я оставляю ребенка.

28

Эвелин выглядит счастливой, когда он возвращается и, вопреки ожиданиям, остается у нее вместо того, чтобы ехать к жене. Она мурлычет, прогибаясь в позвоночнике, точно большая прирученная кошка, стоит ему по-свойски прижать ее к себе, и то и дело беспричинно улыбается. Даже рассказывая в очередной раз о нерадивых студентах, которые в очередной раз побили все рекорды премии Дарвина, Эва не может хмуриться дольше нескольких секунд. Штефан расслабленно улыбается, слушая ее не без определенного интереса, и машинально перебирает ниспадающие на плечи темные локоны. Он прислушивается к своим ощущениям и, как обычно, не находит никакого отклика. По-настоящему что-либо чувствовать Иерусалим перестает давным-давно; все его реакции — одна сплошная ебаная фикция человека, которому на эмоциональный центр плеснули жидкий азот. Фикция и поиск чего-то нового, что хотя бы на время разгонит загустевшую кровь по взбухшим венам.
Он по умолчанию считает себя живым, пока Мойра задыхается от ненависти, а Эвелин — от удовольствия. По большому счету, Джей может без труда махнуть переменные местами, и ничего не изменится, если даже нравная Уилан будет царапать его плечи, подаваясь бедрами навстречу, а Эва — тщетно забиваться в угол, мечтая, чтобы он ее больше не тронул. Разница в именах слишком несущественна, чтобы это имело значение. Вектор их отклика его тоже не волнует; только сила.
Иерусалим внимательно следит за Эвелин и пытается вспомнить, что значит — быть счастливым, просто потому что рядом кто-то есть. В памяти мелькают смутные картинки десятилетней давности, но самое главное ускользает: ощущение все никак не появляется, даже когда он представляет, что находится в одном доме не с Эвой, а, например, с Мари. Эта пустота на месте чего-то очень важного сперва его беспокоит, провоцирует тревогу и здорово портит настроение. Потом Штефану предсказуемо становится все равно.
Он просыпается в семь часов утра, чтобы помочь Эве, которая уходит к первой паре. Берет на себя приготовление яичницы с беконом; порой берет и Эвелин — там же, где она успевает сбросить домашнюю футболку. Потом она долго красит ресницы, застегивает узкую юбку до середины колена и закрывает за собой дверь, обещая вернуться пораньше. Штефан улыбается и идет собираться сам, следуя четкому графику: за двадцать минут до выхода проверить портфель с конспектами и документами, за десять — помыть оставшуюся после завтрака посуду и спокойно одеться. Десятки и сотни мелких планов помогают систематизировать день так, чтобы как можно меньше времени было потеряно даром. Ему нельзя оставаться без дела даже на полчаса. Иначе Штефан начинает скучать, а это значит, что у кого-то поблизости появляются проблемы или травмы, не всегда совместимые с жизнью.
Смеющаяся Мойра снится ему ровно один раз за три недели. Иерусалим, проснувшись, долго трет мутные глаза и идет открывать окно в спальне. Сны всегда приходят с духотой. Особенно неприятные. Он смотрит на Эвелин, которая беспокойно хмурится и ерзает на простынях, и думает лишь о том, что ноябрьские непривычные ливни всех их доведут до дурдома. Непрошеные мысли Штефан отгоняет подальше: бешеный самоконтроль подводит его хоть и крупно, но довольно редко.
Звонок в середине рабочего дня застает его врасплох. Иерусалим сидит в пустой аудитории, пользуясь двойным окном до следующей практики, и, не особо напрягаясь, решает типовые задания будущих тестов для второкурсников. Особой срочности нет, но он помнит, что должен быть занят, и в первой половине суток старательно нагружает голову всем, что попадается в поле зрения. Очередь тела приходит вечером — во время плановых (от этого слова Штефана потихоньку начинает тошнить, но он держится) тренировок, необходимость которых он накручивает так, словно в следующем сезоне собирается брать золото на соревнованиях по бодибилдингу. Состояние перманентной усталости играет ему на руку. Проще держаться в рамках.
— Слушаю, — недоуменно покосившись на незнакомый номер, сообщает Штефан. Ему не приходится долго думать, чтобы узнать нервный девичий голос. Иерусалим трет пальцами переносицу и думает, что во всем виновата влажность. Если не у него, то у Мойры точно поехала крыша. Поплавилась черепица. Фундамент разъело до основания. Черт знает, что еще могло произойти, но закономерным итогом становится ее признание, и его молчаливый ступор: Штефан несколько раз открывает рот, чтобы ответить, и тут же стискивает челюсти. Проходит не менее половины минуты.
— С тобой все в порядке? — осторожно уточняет Иерусалим. Версия с черепицей все еще кажется ему привлекательной. Может быть, Мойра передумает уже сегодня. Или вовсе над ним издевается. Он бы на ее месте поступил именно так.
Было бы весело.

29

[icon]http://sg.uploads.ru/Dy7Gp.png[/icon][nick]Maire Whelan[/nick][charinfo]<b><a href="https://freaktion.rusff.me/">Мойра Уилан</a></b><div>22 года, безработная</div>[/charinfo][status]кокаинетка[/status][sign]
http://sh.uploads.ru/AL2ta.gif[/sign]
Бродить по палате ей разрешают сразу же на следующий день после операции. Впрочем, особых сил на долгие прогулки даже по небольшой площади в четырех стенах у Мойры немного: медсестры практически насильно впихивают в Уилан бульон, убеждая, что ей срочно надо поправиться – заметный отвес явно не слишком положительно повлияет на развитие плода, не говоря уже об общем состоянии самой Уилан.
Кусочек белой краски отлетает, когда Мойра скребет ногтем по деревянной раме и бессмысленно разглядывает автомобили под окном. Соседка по палате недовольно хмурится и, демонстративно задрав нос, выходит, поймав на себе отсутствующий взгляд Мойры. Штефан молчит, кажется, целую вечность, и Уилан подумывает, что пора положить трубку: она сказала ему все, что хотела; цель достигнута, к чему терзать и его, и себя затянувшейся паузой в одностороннем телефонном разговоре? Однако он все же подает голос, и Мойра теряется на несколько секунд, не зная, что ответить. Вероятно, Штефан просто-напросто не верит ей; или думает, что Уилан решила неудачно пошутить. Впрочем, какая разница.
- Да, - Мойра неопределенно пожимает плечами, не думая о том, что Штефан не сможет увидеть никаких нервных жестов и движений, - Да, в общем-то. Теперь да, - кивает сама себе Уилан. Врачи и правда говорят, что все обошлось. Даже не исключают возможность, что Мойра еще сможет иметь детей. Обратную, конечно, тоже не исключают: делят пятьдесят на пятьдесят, прогнозируя большую вероятность внематочной беременности. Уилан же думает, что неплохо было бы сначала доносить того, которым она беременна уже сейчас. Верить в судьбу, рок, знаки и прочую чепуху, по мнению Мойры, еще глупее, чем ходить по сомнительным гадалкам или экстрасенсам в надежде связаться с умершими родственниками, к примеру. Но осознание того, что чуть больше, чем двадцать четыре часа назад, она имела вполне реальные шансы распрощаться с жизнью впервые не по собственному желанию, прихватив с собой на тот свет еще безымянное существо, находящееся у нее в утробе, заставляет Мойру отказаться от мыслей об аборте. В конце концов, если она решилась научиться брать на себя ответственность, то стоит начинать делать это уже сейчас.
- Я собиралась сделать аборт. Но передумала, - зачем-то объясняет Уилан и тяжело вздыхает. Говорить ей, в принципе, не легче, чем стоять на ногах, и она, отойдя от окна, присаживается на край кушетки, справедливо решив, что растрачивать силы на два дела нет резона, - В общем, я подумала, что ты имеешь право знать, - спокойно заключает Мойра: когда Уилан больше не пошатывает от слабости, составлять слова в короткие предложения становится значительно проще.

30

Что-то в словах Мойры его ощутимо настораживает. Штефан слабо верит в то, что решение оставить ребенка помогло ей почувствовать себя лучше. Он скорее готов предположить, что ее испугали последствия, или прогнозы, или твердый ультиматум матери, которая поклялась выгнать девчонку из дома, если та осмелится сделать аборт.
— Что стряслось? — спрашивает Иерусалим и недовольно поворачивается к двери, реагируя на скребущиеся звуки. Студенты. Или студентки. С последними всегда тяжелее, хотя он искренне старается выдерживать дистанцию: что касательно субординации, что чисто физически — Штефан тщательно контролирует зону комфорта, расширяя ее до пределов города-государства вроде Монако. Сейчас он решает не отвечать. До следующей пары еще два с лишним часа, пусть зайдут потом.
— Где ты? — интересуется Штефан, так и не услышав ответ на первый вопрос. Инстинкты никогда не подводят. Они лишь подсказывают, на что обратить внимание. Сдуру брошенное "теперь да" задевает и нервирует: если "теперь" все хорошо, значит, "до этого" все было плохо. Фредди спрашивал про нее несколько раз. Будет не очень здорово, если выяснится, что он не ограничился расспросами.
— Не заставляй меня звонить Кэролайн. Я в жизни не получал удовольствия от необходимости с ней разговаривать, — тяжело вздохнув, просит он.


Вы здесь » FREAKTION » Архив незавершенных эпизодов » 2014.10 karmacoma


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно