FREAKTION |
2015 года, Канада, провинция Новая Шотландия, город Галифакс
"Чуть не спалились с Джинджером в баре! Жалко, сэлфи не успели на фоне запилить: был бы такой угар!" - @hurricanesandy98, 30.04
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » FREAKTION » Архив завершенных эпизодов » 2015.01.07 hungry
hungry
[audio]http://pleer.com/tracks/5561353bIW6[/audio]
В эпизоде:
2015.01.07;
дом Ларса и Лисбет в Оттаве;В ролях:
Штефан и Этайн
Найти пропавшую сестру спустя полгода, живую, здоровую и счастливую, в доме человека, который когда-то украл у тебя полмиллиона — это, черт возьми, удачно сложилось, верно?
Отредактировано Stephen Riordan (10.07.2015 14:52:10)
Отражение в зеркале его ни капли не радует. Штефан царапает нижнюю губу короткими ногтями, отрывая тонкую пленку кожи, устало опирается ладонями о раковину и долго умывается ледяной водой, прежде чем выйти. Этайн выглядит немногим лучше; смотрит в книгу покрасневшими, но сухими глазами, и не поднимает голову на звук приоткрывшейся двери. Только утыкается лбом ему в плечо, когда Штефан садится рядом, и еле слышно шмыгает носом. Он взъерошивает ее и без того спутанные светлые волосы и коротко целует в щеку.
— Я приеду завтра к вечеру, ладно? Уже поздно, — с опаской в голосе говорит Штефан; вопросительно заглядывает сестренке в лицо. Этайн возвращает ему мрачный взгляд и совсем по-взрослому ухмыляется: недобро и вовсе не весело.
— Сейчас всего пять часов, — просто отвечает она, но он слышит невысказанный упрек. И за то, что не провел в отчем доме даже час, и за поспешное бегство, и за неумелые попытки скрыть собственную горечь, от которых никому не становится легче. Штефан молчит, с силой сжимая пальцы в замок, переводит взгляд на свои колени и тщетно подыскивает правильные слова. Но правильных слов нет.
— Ты остаешься с Сибил и отцом. А Мари сейчас дома одна, понимаешь? Мне нужно ехать, — объясняет он.
— Ты ее правда любишь? Больше, чем нас? — зачем-то спрашивает Этайн и, когда Штефан поднимает голову, рассматривает его так внимательно, словно ответ ей безумно важен.
— По-другому, — после паузы выдавливает Штефан и долго собирается с мыслями, потому что не знает, что к этому добавить.
— Лет через десять у тебя тоже будет кто-нибудь, кого нельзя будет оставлять надолго одного, — заявляет он, снова машинальным жестом погладив сестру по макушке, а потом встает. Этайн задает очередной вопрос, когда он уже выходит из комнаты и протягивает руку, чтобы закрыть за собой дверь.
— Ты действительно думаешь, что я тоже кого-нибудь полюблю?
Штефан замирает на месте, потому что в ее тихих словах сквозит такое отчаяние, какого он не слышал от нее никогда. Оборачивается, неловко пожав плечами, и впервые за вечер улыбается.
— Обязательно, детка.
Музыка играет слишком громко, чтобы Этайн могла услышать выстрел или его шаги. Иерусалим хмурится, пихает труп носком кроссовка и, выразительно поморщившись, отходит, чтобы не запачкать подошвы в крови. Лисбет в доме нет. Он выяснял ее расписание перед визитом, чтобы не вышло недоразумений. С этой девочкой он не отказался бы встретиться при иных обстоятельствах.
То, что остается от Ларса Фроста, занимает собой добрую половину кухни. Штефан глядит на месиво, в которое превратилось его лицо, и на этот раз удовлетворенно ухмыляется. Ублюдок всерьез рассчитывал, что его спасут камеры и табличка "частная территория" на воротах. Что ж, человеческая наивность, возведенная в абсолют, дорого ему обошлась. Иерусалим убирает пистолет за пояс, неторопливо поднимается на второй этаж и останавливается за дверью ванной, прислушиваясь к музыке и легкому плеску воды. Этайн не закрывает дверь, когда моется. Вполне вероятно, привыкла, что в этот момент ее могут взять сзади. Подумав, Штефан решает ее не расстраивать.
— Привет! — он громко смеется, когда она взвизгивает, в считанные мгновения оказывается рядом и запускает пальцы в ее светлые спутанные волосы. Этайн кричит на весь дом, ударяясь сперва о ванну, а потом о дверной косяк. Душистая пена не так, чтобы прикрывает ее тело, но Иерусалим глядит перед собой, чтобы случайно не навернуться вместе с драгоценной сестренкой с лестницы.
— Знаешь, а он был не слишком дружелюбен, — досадливо цокая языком, говорит Штефан и закрывает ладонью ее рот: Этайн рискует криками разбудить весь район, но вскоре обмякает в его руках и лишь тихонько плачет. Ее грудь судорожно вздымается, а из горла вырывается невнятный, но, слава богам, тихий хрип. Это вполне его устраивает.
— Прости... что ты сказала? Не расслышал, повтори, — вежливо уточняет Иерусалим спустя минуту, когда она пытается что-то произнести. Из-за душащих ее всхлипов разобрать суть получается не с первой попытки.
— Ты. Убил. Ларса, — кое-как мычит Этайн, делая огромные паузы между словами. А потом добавляет кое-что еще. Штефан начинает хохотать до неприличия громко, когда слышит жалкое нытье про любимого мужчину.
— Прости, детка, но ты не оставила мне выбора, — улыбается Иерусалим и целует Этайн в щеку, прежде чем швырнуть на пол.
[icon]http://sg.uploads.ru/Zdsw0.png[/icon][nick]Etain Riordan[/nick][charinfo]23 года, социальный работник[/charinfo][status]i've got no empathy[/status]
Горячая вода приятно обволакивает раскрасневшуюся кожу; расслабляет. Этайн вдыхает сладковатый персиковый аромат пены, вытягивая ноги. Ларс уже давно не обращает внимания на то, что Этайн, принимая ванну, предпочитает включать музыку слишком громко. Прощая ей слабость, снисходительно терпит стабильные полтора часа. Не больше. Чего нельзя сказать о Лисбет: ей категорически не нравится ни сама Этайн, ни ее привычки. Впрочем, претензии по этому поводу получает Ларс, а не Риордан – ей достаются лишь презрительные взгляды. А с этим Этайн уже научилась мириться. В конце концов, пусть она находится в этом доме и на птичьих правах, но определенные уступки заслужила как минимум поддержанием чистоты и наведением уюта.
Шум снизу, приглушенный музыкой, не вызывает у Этайн никакого беспокойства по той простой причине, что помимо нее самой сегодня вечером дома находится Ларс. Этайн прикрывает глаза, расслабленно откидывая голову на край ванны. Мимоходом пытается вспомнить, какие есть продукты в наличии, и что из них можно приготовить утром на завтрак. Пушистая пена касается ее подбородка; Этайн нащупывает правой рукой лавандовый шампунь, но не успевает им воспользоваться. Голос Штефана она не слышала очень и очень давно, однако с узнаванием проблем не возникает. Этайн перепугано вскрикивает и, роняя в воду небольшой тюбик, шарахается в сторону, но тщетно – Штефан проворно хватает ее за волосы и не особо бережливо вытаскивает из ванны. Собирая все углы, Этайн вопит, хватается за предплечье Штефана, но он в итоге лишь сильнее сжимает ее волосы. На то, чтобы подумать, как и почему брат оказался здесь, у Этайн просто-напросто не хватает времени. А затем ей становится и вовсе не до этого.
Она совсем не слышит, что ей говорит Штефан. Зато прекрасно видит то, что он ей демонстрирует. Кричать Этайн перестает моментально, как только Штефан зажимает ей рот рукой. Плечи подрагивают от беззвучных рыданий. Этайн не сразу обретает способность более или менее нормально вздохнуть, что уж говорить о речи. Короткие слова даются ей с трудом, складываясь во что-то нечленораздельное. Однако смысл сказанного Штефан все-таки улавливает. И, видимо, это кажется ему безумно смешным. Губы Этайн трясутся; она едва ли стоит на ногах, удерживаемая Штефаном, и, наверное, если бы он ее выпустил, тотчас бы рухнула на пол. Брат целует ее в щеку, Этайн всхлипывает и падает, ударяясь о паркет локтями и угождая ладонями в багровую лужу. Она цепляется негнущимися пальцами за футболку Ларса, сжимает тонкую ткань, пачкая в крови руки и кончики светлых волос. Утыкаясь лицом Ларсу в грудь, Этайн неслышным шепотом повторяет его имя, отчаянно надеясь, что все происходит не по-настоящему.
- За что? – она поднимает голову, все еще прижимаясь к теплому телу Ларса, и заплаканными глазами смотрит на Штефана. С секундным опозданием Этайн понимает, что ответ на ее вопрос брат уже дал – в смерти Ларса виновата она.
- Уйди, - надрывно просит Этайн; отворачивается от Штефана и трет зареванное лицо ладонями, - Пожалуйста, уйди, - ее накрывает новая волна рыданий, - Я останусь с ним, - выдыхает Этайн, прижимаясь щекой к футболке, промокшей от воды, стекающей с ее влажных волос. У нее никак не получается трезво мыслить. Но одно Этайн знает точно:
- Я хочу остаться с ним, - всхлипывая, произносит Этайн, и, зажмуривается, потому что не желает видеть обезображенное лицо Ларса – прямое доказательство того, что он абсолютно точно мертв. И все по ее вине. Все потому, что она имела неосторожность попасть в немилость шефа; что пришла за помощью к Ларсу; что ничего не сообщила семье ни о своей проблеме, ни о мужчине, которого полюбила.
Ларс зарабатывает деньги, убивая людей. Штефан – преподавая в университете. Но почему-то из них двоих именно Ларс лежит, распластавшись на полу с выбитыми мозгами.
Обри будет на месте через двадцать четыре минуты. Штефан знает это, потому что Обри никогда и никуда не опаздывает: он появляется там, где его ждут, ровно тогда, когда это необходимо, и получает за свою пунктуальность куда больше, чем можно предположить, даже если предполагать совсем смело. В полицейских сводках, как обычно, напишут о без вести пропавших. Фрост уже единожды бесследно исчезал на шесть лет — Штефан неприятно ухмыляется, вспоминая, как был недоволен отец, потерявший из-за этого ублюдка почти полмиллиона, — так что без особых проблем испарится еще раз. Только теперь уже навсегда.
— Так и знал, что не стоило давать ему второй шанс, — зевнув, вслух комментирует Иерусалим и недовольно щурится. Этайн пачкает волосы и запястья в крови — это ему не слишком нравится. В автомобиле никаких пятен быть не должно, иначе придется менять обивку. Сплошные проблемы, и все от женщин.
— Что значит, за что? — она уже не прислушивается к его словам, но Штефан все равно отвечает. По большому счету, его совершенно не волнует, осознает она, в чем дело, или нет. По желанию Иерусалим способен часами трепаться в режиме монолога.
— Сперва он крадет наши деньги и убегает из страны, — загибая пальцы, он подсчитывает примерный список грехов Фроста и опирается локтем на барную стойку, — Потом просит защиты у столичных и как ни в чем не бывало возвращается, — Штефан неодобрительно мотает головой, явно намекая Этайн на то, что пора все-таки начать слушать и запоминать, как не стоит поступать ни в коем случае.
— А потом я нахожу свою пропавшую младшую сестренку в его доме, — заканчивает Иерусалим. От показного веселья не остается ни следа. Взгляд, которым он награждает Этайн, не предвещает ей в перспективе ничерта хорошего. Звонкая пощечина, достающаяся ей спустя несколько секунд, это подтверждает — Штефан вновь дергает ее за волосы и с оттяжкой бьет в лицо; мрачно фыркнув, вытирает ладонь о джинсы, словно только что чудовищным образом замарал руку.
— И что я вижу, когда приезжаю в Оттаву? Шлюху, которую никто не удерживает здесь насильно, и которая готова отсосать у него по первой команде. Отец места себе не находит, Морин выплакала все глаза, мы, блядь, прочесываем город в поисках твоего тела, а оно вот оно где. Лежит, раздвинув ноги, и получает удовольствие. Охуенный расклад, я оценил, — пока Этайн ощупывает разбитые губы, спокойно говорит Иерусалим. Впрочем, его показной выдержки хватает лишь на несколько секунд: переход от монотонной речи к очередной вспышки злости, как всегда, моментален. Этайн царапает длинными ногтями его предплечья; ударившись головой о холодильник, она на мгновение замирает, но, стоит ему крепче сжать пальцы, вновь начинает вырываться, чтобы сделать хоть один вдох. Штефан наблюдает за тем, как краснеет ее лицо, и думает, что Обри не составит труда вместо одного трупа прибрать два. Киран поверит в трогательную историю о том, что убийца его младшей дочери получил по заслугам и кормит рыб на дне Атлантического океана. Киран вообще много чему верит, и порой Иерусалим этим пользуется.
Он разжимает пальцы, и Этайн вновь падает на колени, надсадно кашляя и хватаясь за горло. Незачем расстраивать отца еще больше, чем эта сука уже умудрилась. Штефан смотрит на часы — до приезда Обри остается двадцать минут, они вполне успеют поболтать по-семейному, — и лениво отпихивает сестру подальше от Фроста. Судя по сдавленному всхлипу, по ребрам ей прилетает весьма чувствительно. Он не торопится извиняться.
— Знаешь, за четыре месяца я, кажется, смирился с мыслью о том, что ты сдохла. Ты меня почти разочаровала, — заглядывая в холодильник, негромко сообщает Иерусалим. Жрать хочется безумно.
Отредактировано Stephen Riordan (10.07.2015 14:53:37)
[icon]http://sg.uploads.ru/Zdsw0.png[/icon][nick]Etain Riordan[/nick][charinfo]23 года, социальный работник[/charinfo][status]i've got no empathy[/status]
Разбитая губа саднит. Этайн, неосторожно касаясь ее, морщится и отфыркивается от крови. Она затравленно глядит на Штефана и совсем не узнает в нем своего брата. Хотя внешних изменений немного, Штефан, которого знала Этайн, абсолютно не похож на ублюдка, стоящего сейчас перед ней. Тыльной стороной ладони Этайн утирает кровь с подбородка. За двенадцать лет слишком многое успело перемениться. Штефан уже давно не треплет ее ласково по макушке и не обещает заехать на выходных. Как и Этайн больше не ждет брата с былым трепетом и надеждой, что он проведет с ней чуть дольше, чем десять минут. В ответ Штефану она не успевает ничего возразить – ни объяснить, что в силу сложившихся обстоятельств, не могла обратиться к семье, а именно Ларс оказался тем человеком, рядом с которым Этайн могла почувствовать себя в относительной безопасности; ни повторить, что она, черт возьми, любит Фроста. Этайн ломает ногти о предплечья Штефана, пытается вырваться, но он только сильнее смыкает пальцы на ее шее. В глазах темнеет, и Этайн, судорожно хватающей ртом воздух, кажется, что Штефан все-таки ее задушит. Без жалости убить Ларса ему ничто не помешало. И такой маленький факт, что Этайн – его сестра, вряд ли слишком смутит Штефана, учитывая то, с каким пренебрежением он разглагольствовал о бессовестном поступке Этайн.
Когда Штефан разжимает пальцы, Этайн обессилено падает, обхватывая горло руками. Жадно вдыхает и тут же заходится хриплым кашлем. У нее слезятся глаза, и кажется, что она к чертовой матери выблюет легкие. Штефан не дает ей возможности как следует отдышаться – пинок по ребрам снова вызывает у Этайн кашель, и она только жалко всхлипывает, сворачиваясь на полу в позе эмбриона. От сквозняка кожа покрывается мурашками, но Этайн не обращает внимания на холод. Куда ярче ощущение боли. И теперь уже физической.
- Какой же ты… - сипло шепчет Этайн, проглатывая оскорбление. Она отплевывается от спутанных мокрых волос, налипших на лицо. Опираясь ладонью о паркет, приподнимается на трясущейся руке и сначала с ненавистью смотрит в спину Штефану, изучающему содержимое холодильника, а потом переводит взгляд на Ларса. Этайн не имеет ни малейшего понятия, откуда Штефан столько знает о Фросте, но догадывается, что глубоко заблуждалась, когда считала брата обычным университетским преподавателем. Как правило, профессора не убивают людей.
Этайн сглатывает слюну, перемешавшуюся с собственной кровью, и косится на тело Ларса. Если бы у него была под рукой неизменная бритта, вряд ли бы Штефану удалось прикончить его, не замарав руки. Или удалось бы. После всего случившегося было бы глупо удивляться чему-то еще. Цепляясь за нижний шкаф, Этайн пытается подняться, но выходит у нее это только со второго раза. Она осторожно прижимает ладонь к ребру – уже к утру наверняка под грудью расползется лилово-фиолетовый синяк. Этайн пятится, нащупывая ручку выдвижного ящика. Осторожно вынимает кухонный нож и все-таки гремит приборами – на звук тотчас поворачивается Штефан.
- Только попробуй до меня дотронуться, - выпаливает Этайн, выставляя перед собой нож. Ладонь потеет от страха, но Этайн сжимает рукоятку еще крепче, опасаясь, что выронит единственное доступное ей оружие. О том, что у Штефана, в отличие от нее, есть пистолет, из которого он стрелял в Ларса, Этайн не думает.
Воспоминания Штефан теперь привычно держит при себе и не позволяет им входить в какой-либо контакт с реальностью. Регулярные сеансы психотерапии, хоть и преследуют иную цель, учат его четко разграничивать прошлое и будущее, не смешивая их между собой, как он постоянно делал раньше. Со временем он перестает проецировать на Мойру черты погибшей жены; учится держать оба образа в голове, не путаясь в показаниях и именах. И сейчас, глядя на дрожащую от боли и обиды Этайн, видит лишь белобрысую растрепанную шлюху: обожаемая младшая сестра не имеет с третьесортной швалью ничего общего. Девочка, за которую он искренне переживал, остается одиннадцатилетней смешной малявкой с носом-кнопкой и сердито нахмуренными бровями. Эта, "новая", не вызывает у Иерусалима положительных эмоций и родственных симпатий. Более того, она его пиздецки злит.
— Серьезно, блядь? — хлопнув дверцей холодильника, уточняет Штефан и издевательски скалится. За последние полгода покушений на его жизнь случилось больше, чем за все прошедшие годы, включая те, что он провел в армии. Весьма иронично, если забыть о том, какую оскомину Иерусалиму набили женщины с оружием в руках.
Этайн взмахивает ножом наискось, снизу вверх, словно пытается подхватить упавшую сумочку. Штефан уклоняется от лезвия, которое метит ему под ребра — Фрост явно не озаботился тем, чтобы научить свою подстилку обращаться с колюще-режущими предметами, за что ему огромное спасибо, — перехватывает ее запястье и выкручивает в сторону — Этайн разжимает пальцы практически сразу, а спустя секунду хрипло кричит, когда не выдерживают и мерзко хрустят хрупкие кости. Иерусалим на мгновение задумывается о том, чтобы воткнуть чертов нож ей в ладонь, но ограничивается тем, что просто швыряет его куда-то в сторону. Сожаление, если и появляется на пару мгновений, касается лишь собственной глупости: стоило сразу отделать девчонку так, чтобы думать не могла о сопротивлении. Впрочем, никогда не поздно наверстать упущенное.
— Так и знал, что ты предпочитаешь пожестче, — назидательным тоном комментирует Штефан, когда Этайн скрючивается от пинка в живот. Избивать тех, кто слабее, довольно скучно, но в его случае выбирать не приходится.
— Еще раз, — сквозь зубы выдыхает он, прикладывая сестру о стол, — попытаешься поднять на меня руку, — продолжает Иерусалим, — и вернешься домой только после реанимации, — совсем тихо шипит он ей на ухо, удерживая Этайн за волосы
[icon]http://sg.uploads.ru/Zdsw0.png[/icon][nick]Etain Riordan[/nick][charinfo]23 года, социальный работник[/charinfo][status]i've got no empathy[/status]
В то, что Этайн сможет в нужный момент полоснуть Штефана ножом, она не верит сама. И если честно, у нее даже не получается это вообразить. Однако он своими действиями вынуждает Этайн держать перед собой руку ровно и почти уверенно. Иногда ведь для убедительности вполне достаточно демонстративной решимости. Разумеется, если не знать подноготной. А Штефан слишком давно не общался с сестрой, чтобы быть в курсе ее возможностей. Или, в данном случае, их отсутствия. Этайн пытается себе внушить, что если Штефан вздумает прикоснуться к ней хоть пальцем, она непременно пустит в ход нож. В конце концов, защита – это совсем не нападение.
Все сомнения Этайн исчезают в ту же секунду, когда Штефан приближается к ней. Инстинкт самосохранения срабатывает мгновенно; и не идет ни в какое сравнение с моральными терзаниями (хотя, о какой морали можно говорить в контексте двух трупов?). Страх, парадоксально придающий Этайн смелости, – еще не гарантия успеха. Ей никогда не приходилось держать в руках оружие, а кухонные ножи Этайн использовала исключительно по прямому назначению. Штефан уклоняется; Этайн не удается его даже поцарапать – отброшенный нож отскакивает от паркета, оказываясь слишком далеко. Что уже, впрочем, не волнует Этайн: она кричит от боли, когда хрустят тонкие пальцы.
Складываясь пополам, Этайн задыхается от очередного удара – теперь уже в живот. Но Штефан не останавливается и на этом. Этайн захлебывается кровью, левой рукой касаясь носа – правая все еще болит неимоверно; и Этайн не уверена в том, что Штефан не сломал ей пальцы.
- Ублюдок, - вместе с кровью выплевывает Этайн. Совместная жизнь с Ларсом научила ее затыкаться, когда это необходимо. Однако Фрост никогда не поднимал на Этайн руку, не говоря уже о тотальных избиениях.
Этайн впечатывается в стену, когда Штефан отшвыривает ее, не жалея силы. Она трясущейся рукой убирает с лица волосы, частично окрасившиеся в бордовый, и исподлобья смотрит на брата.
- Я не поеду домой, - Этайн поджимает опухшие губы. Ей, кажется, уже наплевать: Штефан может перерезать ей глотку или вышибить мозги, как сделал это с Ларсом. Но она ни за что добровольно не поедет с ним. Чертов ублюдок безжалостно прикончил Фроста. Без всякого сожаления избил собственную сестру. И Этайн предпочтет сдохнуть, чем куда-то поехать со Штефаном.
К слову, Этайн не такая идиотка, чтобы не понимать: если Штефан захочет, он скрутит ее на счет «раз», а при необходимости еще и переломает ноги, чтобы сестре не пришло в голову бежать при первой подвернувшейся возможности. Она, опираясь ладонями о стену, – оставляет на светлой краске алые разводы – движется в сторону лестницы на второй этаж. Телефон, оставленный в ванной комнате, кажется ей единственной надеждой.
Любая нормальная девица на месте Этайн уже давно забилась бы в угол, прикрывая худощавое тельце и голову. Штефана мало волнуют женские слезы и мольбы, сострадание чуждо ему как класс, но сейчас сестренке стоит хотя бы попытаться. Вместо того, чтобы провоцировать его блядским поведением и откровенным вызовом, который читается в каждом ее слове, каждом резком жесте. Иерусалим не может не реагировать на провокации. Для этого он слишком азартен, а сейчас еще и зол. К тому же, его дразнит вид крови: алые пузырьки лопаются на губах Этайн, когда она, запинаясь, называет его ублюдком; когда заявляет, что не поедет домой; когда нелепо раскрывает рот, хватая воздух. Всем своим видом она демонстрирует, что он не сумеет навредить ей еще больше.
Разумеется, Штефан задается целью доказать: может, и еще как.
— Ну, детка, куда же ты? — осклабившись, спрашивает Иерусалим и дергает Этайн за запястье. Она спотыкается и почти падает, но Штефан оказывается быстрее: он дергает сестру за волосы, заставляя подняться, а потом тянет за собой. Удобно устроившись на ближайшем стуле, заставляет ее сесть себе на колени и крепко удерживает, оставляя наливающиеся багровым следы на предплечьях. Этайн всегда собирала синяки на ровном месте. На этот раз картина обещает быть куда более веселой. Штефана даже не раздражает, что на его джинсах остаются влажные пятна от ее по-прежнему мокрых бедер. Более того, ему это нравится.
— Не будь такой сукой, Этайн. Я скучал, — говорит он и смеется, прижимая дрожащую сестру к себе. Она пытается отбиваться и даже кусается, когда Штефан слизывает кровь с ее губ, но довольно быстро затихает, стоит ему вновь сжать пальцы на ее горле. Этайн нравится Иерусалиму намного больше, когда полностью сосредоточена на попытках вдохнуть. Нравится настолько, что единственным стоп-фактором — он ни на минуту не перестает мыслить рационально, — становится скорый приезд Обри, до которого остается не больше десяти минут. Штефан сомневается, что справится за отведенное время, поэтому решает отложить более близкое знакомство на потом.
У них еще будет такая возможность. Вполне вероятно, далеко не одна.
[icon]http://sg.uploads.ru/Zdsw0.png[/icon][nick]Etain Riordan[/nick][charinfo]23 года, социальный работник[/charinfo][status]i've got no empathy[/status]
Она шипит, когда Штефан дергает ее за руку; жалко поскуливает, когда брат снова хватает ее за волосы. Этайн бьет дрожь – от холода и ненависти. Ей отвратительно каждое прикосновение Штефана; каждое его слово и вообще его присутствие в одном с ней доме. Брат держит ее за плечи так крепко, что, кажется, еще чуть-чуть и хрустнут кости. Не говоря уже о тут же наливающихся красным отметинах – уже через часа два на их месте расцветут фиолетово-лиловые синяки. Разница в габаритах и силе уже априори не оставляет никаких преимуществ Этайн; она понимает тщетность своих попыток вырваться, но все равно трепыхается. Этайн дергается, когда Штефан слизывает кровь с ее губ, однако бесполезно – он без труда прижимает Этайн к себе. Она еще активнее старается отбиться, даже пытается укусить Штефана. Но вся ее борьба больше напоминает отчаянную агонию.
Страх если и появляется, то только в тот момент, когда Штефан в очередной раз сжимает пальцы на ее шее. Этайн тихо хрипит, хватая ртом воздух. Она цепляется руками за предплечья Штефана, скребет его кожу сломанными под корень ногтями, а затем перестает и сдается – запас сил как физических, так и моральных иссякает. Этайн обмякает, ее плечи опускаются; хватка Штефана ослабевает, и Этайн обнимает себя дрожащими руками. Она трясется, но уже не плачет. Только судорожно и тихо дышит. Ей безумно хочется провалиться в сон без сновидений прямо сейчас. Чтобы не видеть ни лица Штефана, ни тела Ларса, ни багровой лужи на паркете. Однако такой возможности у Этайн нет. Она думает о валиуме, который все еще по привычке хранит в своей аптечке. И с какой-то апатичной злобой осуждает Ларса за то, что в прошлый раз не позволил ей уснуть. Будь теперь у Риордан такая возможность, она бы проглотила таблетки из нескольких упаковок, лишь бы забыться хотя бы на час. А еще лучше навсегда.
- Ты сломал мне жизнь, - едва слышно произносит Этайн, уставившись взглядом на свои колени – старые синяки перекрывают свежие красные пятна, обещающие превратиться в жуткую россыпь темно-синих отметин. Она вздрагивает, когда Штефан громко смеется ей в ухо. И уже не удивляется тому, что брату решительно все равно как на ее психологическое состояние, так и физическое. Подушечками пальцев Этайн прикасается к разбитой губе; стирает медленно запекающуюся кровь. Сейчас она выглядит немногим лучше Ларса с вышибленными мозгами. С той разницей, что, в отличие от Фроста, Этайн придется жить дальше с чувством собственной вины за его смерть.
Еще несколько дней назад он смутно задумывался о том, что больше не нуждается в эмоциональном допинге; что нашел себя рядом с Мойрой и может, наконец, успокоиться; что вполне способен получать от жизни удовольствие, не причиняя никому боль.
Обнимая Этайн — если мертвую хватку Штефана можно назвать объятьями, — он понимает, что все-таки имеет куда больше общего с Дораном, нежели с остальными братьями. Мойра никогда не сможет удовлетворить все его потребности. Просто потому что. И он всерьез уверен, что прямо сейчас нашел идеальный компромисс. Некий баланс, который поможет ему оставаться собой и не причинять боль своей женщине.
Для этого достаточно найти других. И бледная Этайн кажется ему замечательным вариантом. Штефан вдыхает запах цитрусового шампуня от ее волос и расслабленно улыбается. Признать собственные садистские склонности на четвертом десятке оказывается не слишком сложно. Раньше он не отдавал себе в этом отчет. Очевидно, что он многое терял.
— Не драматизируй, — отсмеявшись, просит Иерусалим и решает не сообщать, что вполне может сломать Этайн что-нибудь еще. В человеческом теле двести шесть костей. Если сестренка думает, будто хуже ей уже не станет, он вполне может ее переубедить раньше, чем разделается с первой четвертью.
— Он рассказывал тебе, что украл деньги у нашего отца? Или, может, Лисбет рассказывала? — Штефан веселится, губами собирая с ее кожи капельки воды, и не задумывается, что, фактически, только что признался еще и в избиении крошки-Фрост. А также во всем, что было потом. Этайн стоит расстаться с последними подростковыми иллюзиями относительно брата и возможными мыслями о суициде.
Потому что если у нее не получится с первого раза, Штефан вполне может помочь, и младшая Риордан успеет тысячу раз проклясть факт своего появления на свет, прежде чем он закончит.
[icon]http://sg.uploads.ru/Zdsw0.png[/icon][nick]Etain Riordan[/nick][charinfo]23 года, социальный работник[/charinfo][status]i've got no empathy[/status]
Когда Штефан касается губами ее кожи, Этайн лишь слабо дергается и морщится. На ощутимое сопротивление у нее не остается ни сил, ни желания. Она апатично смотрит перед собой, больше машинально, нежели сознательно прижимая предплечья к обнаженной груди. Этайн мутит от запаха и привкуса крови во рту – черт знает, сколько ее наглоталась Риордан, пока пыталась отбиваться от Штефана. «Пыталась» – ключевое слово всей конструкции. То, что получилось в результате, больше смахивает на одностороннее избиение. Но Этайн наплевать и на это. Она не хочет слушать Штефана, но не может заткнуть уши – смысл его слов все равно доходит до Риордан. Брат говорит об украденных деньгах. Эту историю Этайн знает совершенно с другой позиции. Она всегда смотрела на нее через призму восприятия Ларса. И никогда не предполагала, что ей придется взглянуть иначе. Однако, деньги – последнее, о чем думает Этайн. В сравнении с человеческой жизнью (важная пометка: с жизнью дорогого ей мужчины) – это абсолютно пустое; и Риордан не понимает, как Штефан может спокойно рассуждать о материальном, когда дело касается более серьезной потери. Впрочем, нечему удивляться, если еще раз прокрутить в памяти все то, что брат сделал сегодня.
Штефан говорит о Лисбет. До Этайн не сразу, но все-таки доходит. Она даже отыскивает в себе силы взглянуть брату в лицо. Этайн раскрывает рот: только-только успевшая образоваться на губах кровавая корочка трескается. Риордан хмурится. Чуть качает головой и отворачивается. Ей нечего ответить Штефану. Если в ситуации с деньгами можно принять два прямо противоположных мнения, то об изощренных пытках Элисабет существует только одно. И оно ни разу не оправдывает Штефана.
- Это был ты, - Этайн прикрывает глаза и вжимает голову плечи – ей хочется и вовсе превратиться в один крошечный незаметный комок. Когда Ларс скупо рассказывал о том, что эти ублюдки сделали с Лис, Этайн, не обделенная воображением, представляла все настолько ярко, будто видела своими глазами. А еще Этайн думала, что она никогда не столкнется ни с чем подобным. Что ей, не знавшей проблем серьезнее, чем не нашедшийся подходящий размер туфель, никогда не удастся понять ни Лис, ни Ларса. Теперь Этайн понимает, насколько она ошибалась.
- Во что ты себя превратил, - невнятный шепот едва ли можно расслышать. Этайн утыкается подбородком в свое плечо. Ей все-таки следовало сразу уволиться с той работы и вернуться домой. Может, тогда бы Ларс остался жив. И Этайн никогда бы не узнала своего брата с этой стороны.
Штефан вздрагивает, словно его застали врасплох. В каком-то смысле, так оно и есть. Он ожидает от Этайн чего угодно — криков, оскорблений, жалобных просьб или показательного молчания, — но только не этого. В ее голосе сквозит пронзительное и очень тихое отчаяние. Такое, какое он от нее уже единожды слышал — много лет назад, потому что так говорила его сестра. Его настоящая сестра.
Этайн — не она. Этайн потеряла право ей быть, когда сбежала из дома, поступив с отцом, как последняя неблагодарная тварь. Штефан замирает, удивленно всматриваясь в ее глаза, и в нем закипает самая настоящая ярость, не имеющая ничего общего с веселой злостью, с которой он отвешивал сестрице пощечины еще несколько минут назад.
Этайн ведет себя так, словно он ее разочаровал. Брат одиннадцатилетней любимицы семьи сам стал чудовищем из тех, что заставляют маленьких детей тревожно забираться под одеяло с головой.
Штефан помнит, как рассказывал сестре эти дурацкие сказки и на ходу выдумывал десяток историй, стараясь отвлечь ее от того, что происходило с медленно угасающей матерью. Тогда он был для нее и защитником, и другом, и она могла заснуть в его руках, заставив до самого утра сидеть в не самой удобной позе, лишь бы случайно не разбудить беспокойную девочку, которую и без того часто мучили кошмары.
Этайн — не она. Штефан бьет ее наотмашь, со всей силы, и хочет прорычать, чтобы тупая шлюха немедленно заткнулась, но раньше замечает, что она падает на пол уже без сознания. Он встает, но с трудом удерживает вертикальное положение. Его трясет с головы до ног; Иерусалим невольно старается избегать взглядом любых зеркальных поверхностей, потому что ему на самом деле не слишком хочется видеть собственное перекошенное лицо.
Штефан прижимает пальцы к шее, тяжело дыша, и пытается отсчитать пульс, но сбивается через каждые пару секунд. Двести, двести двадцать? Он закрывает глаза, а спустя мгновение с криком впечатывает кулак в стол и не замечает ни сухого деревянного треска, ни того, что до кровавых борозд ободрал руку.
Обри появляется на пороге и вежливо кашляет, после чего любезно предлагает ему как можно раньше убраться подальше. Интересуется, что делать с девушкой, на которую он вовсе не рассчитывал до приезда.
Штефан смотрит на Этайн и тянется к спрятанному за пояс пистолету, но в последний момент все-таки вспоминает про отца. Киран этого не заслужил. Только она.
Она заслужила.
[icon]http://sg.uploads.ru/Zdsw0.png[/icon][nick]Etain Riordan[/nick][charinfo]23 года, социальный работник[/charinfo][status]i've got no empathy[/status]
And I don't wanna see what I've seen.
Тело ломит от ноющей боли; Этайн с трудом открывает глаза. Смаргивает несколько раз. Она далеко не с первого взгляда понимает, что находится на заднем сиденье машины. И лишь спустя пару минут вспоминает, почему оказалась без сознания. Этайн неслышно хватает ртом воздух и прижимает ладонь к разбитым губам, едва удержавшись, чтобы не всхлипнуть от боли и не отдернуть руку. Риордан ударяется макушкой о дверцу, обитую кожей, а затем ее бросает вправо, когда Штефан резко уходит сначала в соседний ряд и тут же возвращается в свой, выполняя маневр обгона. Этайн холодно. У нее не попадает зуб на зуб. Цепляясь за ручку двери, она осторожно принимает сидячее положение и поджимает под себя босые ноги. Кутается в тонкий кожаный плащ. Скользкий шелковый подклад едва ли согревает. Однако Этайн не собирается сообщать об этом Штефану. Риордан не питает наивных надежд на то, что комфортабельность транспортировки Этайн хоть сколько-нибудь волнует брата. Она чуть прищуривается, вжимаясь в спинку сиденья, когда замечает его отражение в зеркале заднего вида. Этайн долго смотрит на Штефана, сосредоточенного на дороге, а потом обреченно отворачивается к окну. Называть этого человека братом Этайн больше не может. Ее Штефан – это теплые объятия, которых так не хватало маленькой Этайн, когда мать оказалась в больнице, а отец за своим горем перестал замечать их с Сибил. Ее Штефан – это ласковый взгляд и невесомый поцелуй в лоб на прощание вечером. Ее Штефан – это забота о Мари, в конце концов. Не гематомы и ссадины, оставленные на теле Этайн; не безумный взгляд, сопровождающий сильный удар по лицу. Не труп Ларса, не ошметки мозгов вперемешку с кровью на кухне. И ни в коем случае не тот ублюдок, который позволил себе надругаться над беззащитной девчонкой, чья вина заключалась лишь в том, что она оказалась сестрой Фроста. Этайн вообще не знает человека, сидящего за рулем. И, на самом деле, не хотела бы знать.
- Хорошо, что мама мертва, - в тишине, нарушаемой только тихим шуршанием колес и ветра, голос Этайн звучит на удивление ровно, хотя и немного хрипло. Риордан не смотрит в сторону водительского сиденья. Она думает о том, что Штефан был единственным, кому Этайн рассказала о лиловых цветах, которые перед смертью привиделись матери. И что именно благодаря его убеждениям отец не стал возводить мавзолей на могиле. Простая мраморная плита и вересковые кусты – последнее, что они могли сделать для мамы. И, кажется, на этом закончилась не только история Блант.
Их тоже не стало.
‘Cause you're a hard soul to save.
За полтора часа, что занимает дорога, он успокаивается мало. Этайн пару раз судорожно вздрагивает на заднем сиденье, но проваливается в нечто среднее между беспамятством и болезненным сном, раньше, чем распахивает глаза. Штефан отстраненно думает о том, что все сеансы с Ясперсом летят к чертям. Он не знает, что скажет отцу, когда покажет ему девчонку. Он понятия не имеет, как вернется к Мойре поздним вечером. Он опять перестает чувствовать хоть что-то, кроме затаенной злобы, своей верной спутницы на протяжении последних двенадцати лет.
Этайн стоило умереть — и он бы это пережил. Как справился со смертью матери, собственного ребенка и жены. Мари, разумеется, не второй. Мертвецы на то и мертвецы. Рано или поздно их удается забыть; похоронить не только на местном кладбище, но и мысленно. В голове у Штефана давно появился и с тех пополняется личный внутричерепной погост.
Но Этайн жива. Она здесь. В его машине лежит ее тело, вполне целое (хотя и не сказать, что невредимое) и размеренно дышащее. Штефану не хватает воображения, чтобы представить, что его сестренка исчезла еще тогда, сразу после всего, что произошло в их семье. Он привык верить собственным ощущениям. Именно их конфликт теперь мешает обрести бездарно проебанное душевное равновесие и решить, что делать дальше. В первую очередь, со шлюхой, которая по издевке судьбы носит имя девочки, которую когда-то давно ему хотелось защищать; смотрит ее глазами; ее голосом напоминает о Блант.
— Не смей о ней говорить, пока я тебе шею нахуй не свернул, — шипит Иерусалим, заставляя себя смотреть на дорогу. Он слишком взвинчен, чтобы сосредоточиться. Все окончательно портит взгляд, которым Этайн его награждает.
Этайн не имеет на него никакого права.
Штефан ударяет по тормозам в едином порыве — немедленно вытащить тварь из автомобиля и прикончить на месте, собственными руками, — и начисто забывает, что только что перестраивался из ряда в ряд. От мощного удара почему-то звенит в ушах. Металлический скрежет доносится откуда-то издалека. Срабатывает система безопасности. Кто-то стучит костяшками пальцев в стекло со стороны водительского кресла. Сколько времени проходит между всеми этими событиями, он не имеет ни малейшего представления; часто моргает, поднимает голову и растерянно смотрит на обеспокоенное незнакомое лицо.
Инстинкты и многолетние привычки срабатывают куда раньше, чем Штефан начинает соображать и может оценить ущерб — нанесенный что ауди, что собственным костям. Он приходит в себя уже с телефоном в руке. Джейд. Инспектор полиции — его школьный друг, очень удобно; всегда было очень удобно. Доран.
Никто не должен узнать — это он осознает куда быстрее, чем вспоминает об Этайн. И лишь потом понимает, почему.
[icon]http://sg.uploads.ru/Zdsw0.png[/icon][nick]Etain Riordan[/nick][charinfo]23 года, социальный работник[/charinfo][status]i've got no empathy[/status]
Наверное, только Штефан знает, насколько сильно Этайн любила мать. Он в курсе, потому что сам возил сестру на кладбище. Сначала раз в три дня; затем реже. Будь воля Этайн, она бы приезжала на могилу ежедневно. Там, среди надгробных камней, торчащих вокруг, точно безобразные отростки, Этайн никогда не плачет. И даже не пытается обратиться к матери. Лишь поджимает тонкие губы. Ей всего одиннадцать, но Этайн понимает, что мертвые ее не услышат. Как однажды не услышал Бог. Однако ей все равно хочется позвать маму; хочется, чтобы она ответила дочери. Успокоила. Простила. Этайн мысленно обещает, что они не разочаруют мать. И затем рассказывает об этом Штефану. В ответ он только задумчиво смотрит на сестру и рассеянно треплет ее по макушке.
Спустя двенадцать лет Этайн убеждается в своих словах: ни она, ни Штефан не разочаровали мать. Просто потому что невозможно разочаровать мертвого человека.
Она не отвечает Штефану на угрозу, но поворачивает голову, чтобы поймать в отражении его взгляд. Они оба оплошали. Этайн из сообразительной девочки выросла в личную шлюху мужчины, который, если задуматься, никогда бы не смог оценить ее любви. Штефан из заботливого брата превратился в монстра, которому ничего не стоит унизить и причинить боль невиновной девочке, не говоря уже о том, с каким пренебрежением он относится к человеческой жизни. И единственное, что их связывает с прошлым – память о матери. Этайн не нужно произносить все это вслух: Штефан может прочесть по ее глазам, не упустив не единого слова. Если Этайн не имеет права говорить о матери, то Штефану стоит запретить даже думать о ней.
Хорошо, что мама мертва. Иначе, узнай она правду о своих детях, умерла бы еще раз.
Испугаться Этайн не успевает. Как и вообще сообразить, в чем дело. Штефан резко нажимает на педаль тормоза. Не проходит и секунды, как Этайн с невероятной силой швыряет: сначала вперед – она ударяется лицом об изголовье переднего сиденья, – а потом откидывает назад. Истошный визг тормозов, звон бьющегося стекла, шум раскрывающихся подушек безопасности – одно последовательно сменяет другое и моментально исчезает. Темнота накрывает Этайн мгновенно. Она только цепляется за последние мысли: ей впервые за все это время не хочется снова увидеть мать. Бога нет. Иначе страдания мамы продолжились бы и после ее смерти. И виноваты в этом были бы именно они.
Вкус крови ненадолго заставляет Этайн прийти в себя. Она слышит приглушенные голоса, беспокойный тон которых, впрочем, не слишком волнует Риордан. Несколько раз она снова проваливается в беспамятство, и, когда звуки вокруг становятся отчетливей, Этайн, захлебывающаяся кровью, идущей носом, пытается поднять левую руку. И не может. Острая боль пронзает плечо – особенно мучительно отдаваясь в области ключицы. Этайн не выдерживает: скулит побитой псиной. Ей снова чертовски не везет. Если бы Бог существовал, он позволил бы Этайн умереть. Она пытается вдохнуть воздух ртом и теряет сознание. На этот раз уже надолго.
Вы здесь » FREAKTION » Архив завершенных эпизодов » 2015.01.07 hungry
