Все бытовые планы летят к чертям, стоит Марго понять, с кем она делит кров и (раньше, но уже не теперь) постель. Он с сожалением оставляет идею поговорить с женой и показать ей фотографии замечательного дома прямо на берегу озера, как собирался буквально за несколько дней до злополучного выстрела. Двадцать миль, разделяющие живописное местечко с опостылевшим Штефану городом, не кажутся ему чем-то запредельным; полчаса неспешной езды до работы — не такая уж высокая цена за идеальный вид за окном, высаженные на участке сахарные клены и полное отсутствие соседей в радиусе мили. Он даже назначает дату просмотра, но отменяет встречу с риэлтором за день до установленной даты: не знает, как заговорить с Марго после той знаменательной встречи в доме у Майкла. Штефан не дурак, и он понимает, в чем заключается единственная причина, которая держит жену рядом: до получения гражданства остается немногим менее полугода. Только поэтому Марго все еще не собирает вещи по чемоданам, попутно пытаясь отсудить у него побольше совместно нажитого имущества. Глупо заводить речь о переезде и каких-то планах на будущее.
За два часа до назначенной встречи (воскресенье, половина четвертого, идеальный вариант для работающего в стандартную смену человека) Штефан допивает третью по счету чашку кофе и распахивает все окна, которые только можно открыть. Он довольно давно не курит, а потому слышит запахи куда лучше, чем раньше. И Марго, кажется, пользуется этим единственно из вредности: вытаскивает откуда-то из закромов своей необъятной косметички лечебный шампунь, который перестала использовать по его просьбе, тщательно моет волосы и как ни в чем не бывало устраивается неподалеку. От запаха женьшеня Иерусалиму становится дурно практически сразу, но он молчит и лишь проветривает этаж, стараясь не чихать каждые полторы минуты. Их отношения с женой и без того обострены до предела. Незачем ссориться еще и из-за шампуня.
Перед выходом он поправляет застегнутую наглухо рубашку, проверяет узел галстука — раньше Марго завязывала его "кристенсеном", но теперь Штефан, впавший в ее немилость, обходится обычным виндзорским и предпочитает не экспериментировать, — и вытаскивает ключи от автомобиля. Дом Уильяма находится в нескольких минутах ходьбы, и в любое другое время Иерусалим спокойно дошел бы пешком; сейчас, тем не менее, ему приходится сперва заехать в знакомый ресторан в нескольких кварталах к северо-востоку, чтобы первый раз за день нормально поесть. Жена, спокойно обходящаяся йогуртом и кексами на завтрак, обед и ужин, готовить перестает в том числе. Холодная война с супругом не подразумевает с ее стороны такой щедрости, как горячая домашняя еда, поэтому Штефан заново привыкает к общепиту и недовольно думает, что когда-то он подобным уже занимался. Например, когда Мари предпочла всем женским обязанностям героин и сутками лежала в спальне, никуда не желая выходить.
В половине четвертого Иерусалим, сытый и более-менее смирившийся с предстоящей беседой, паркует ауди на подъездной дорожке перед домом соседа, выходит из машины и несколько секунд внимательно разглядывает особняк снаружи. Искушение обойти здание по периметру ему кое-как удается побороть, но Штефан все равно по привычке озирается по сторонам. Привычка быть всегда начеку возвращается одновременно с пулей, оставившей медленно заживающую дыру чуть повыше его левой ключицы. Под рубашкой свободного кроя повязка почти незаметна, зато скованные движения одежда скрыть уже не может. Иерусалим надеется, что ему не придется объяснять причину и обстоятельства травмы Уильяму. Это было бы уже слишком.
Дом ему нравится. Своей полной непохожестью на типовую застройку в том числе: неторопливо направляясь к двери, Штефан думает, что у архитектора, как и у покупателя, определенно есть вкус, чего не скажешь о львиной доле населения Канады в целом и Галифакса в частности. Ясперс открывает практически сразу и выглядит довольно приветливым, что ни капли не удивляет Иерусалима. Они, все-таки, соседи, хотя Штефан знает нового обитателя дома куда хуже, чем Марго, моментально записавшаяся на его сеансы: то ли от скуки, то ли по реальной необходимости.
— Уильям, — еле заметно кивнув, он протягивает ладонь для стандартного рукопожатия. У Уилла — прохладные слабые пальцы, и Штефану кажется, что прикосновение ему не слишком приятно. Впрочем, то, как именно к нему относится психиатр, и какие эмоции у него вызывает этот сеанс, волнует Иерусалима в последнюю очередь. Фредди ставит перед ним ясную задачу: привести мозги в порядок. Значит, важно лишь то, насколько хорош Ясперс как специалист.
— У вас замечательный дом. Не ожидал, что окажусь внутри в качестве клиента, а не радостного соседа с пирогом, но... — он разводит руками и, не договорив, без приглашения проходит вперед. Свежие деревянные полы не скрипят под ногами, кое-где даже пахнет свежим лаком, и только книги в шкафу выглядят не слишком новыми. Штефан по диагонали читает названия на корешках и вновь кивает своим мыслям. Он не видит смысла сообщать, что многие авторы ему знакомы. Невозможно родиться и вырасти в семье интеллектуалов, имеющих университетские карьеры, и не прочесть к более-менее сознательному возрасту Кьеркегора с Хайдеггером. А заодно и Ясперса, трудов которого нет среди прочих книг; по крайней мере, Иерусалим не замечает ни одной его работы, бросив еще один внимательный взгляд на полку, явно посвященную экзистенциалистам. Уильям, судя по всему, не слишком любит своего однофамильца. Штефан машинально подмечает интересную, на его взгляд, деталь, но решает, что она вряд ли имеет хоть какое-то значение для их дальнейшего общения. Ему хватает своих проблем, чтобы всерьез присматриваться к персоне Уильяма.
— Последний раз я был на групповой терапии пять лет назад. Рисовал цветочки и бабочек. Так что к индивидуальным встречам, если честно, не совсем привык. Вы не против, если придется все объяснять на пальцах, я надеюсь? — уверенно шагая вперед по коридору, спрашивает Иерусалим. Даже в относительно стрессовой для себя ситуации он продолжает говорить в три раза больше, чем собеседник. Дурная болтливая натура дает о себе знать.
