- Если это ещё раз случится, я обязательно вам сообщу, не беспокойтесь. Я не собираюсь от вас ничего утаивать. Это не в моих интересах.
И Мод саму передергивает от того, сколько раз за треть сеанса терапии они с Ясперсом успели поуговаривать друг друга не переживать. Самое отвратительное, что после убедительной просьбы умерить волнение обычно происходит реакция обратно противоположная – ситуация, вызвавшая тревожные эмоции, только разрастается в представлении до размеров катастрофы. Усложняет дело невозможность самому постоянно следить, контролировать, находиться рядом. Хоган не влезет в тело Уильяма, чтобы действительно убедиться, что его травма не опасна. Мужчина не поменяется на время сознанием со своей пациенткой, дабы удостовериться, что она не врёт, и слуховые галлюцинации отошли на периферию. Придётся верить друг другу на слово. И старательно повторять пресловутое «не беспокойтесь».
За этими мыслями девушка не замечает, как её поза снова становится напряженной. Она втягивает голову в плечи, как напуганный ребенок, ожидающий оплеухи. Взгляд сам собой опускается на сомкнутые острые колени, и на Уильяма смотреть немного стыдно, будто он может догадаться, о чём она думает. От того, как неожиданно психотерапевт наклоняется вперед, Хоган вздрагивает. Но как только Ясперс предлагает затронуть тему снов, девушка выпрямляется и заметно приободряется. Уильям разрешил ей делать то, что она хочет, и Мод снова чувствует себя уверенной в стенах этого лаконично обставленного кабинета.
- Я хочу рассказать вам о последнем, - излишне воодушевленно выпаливает пациентка, садясь ровно, лицом к лицу с Уильямом – ноги спущены на пол, примятая подушка остаётся сбоку. – Это было несколько дней назад. У меня был выходной.
Мод останавливается, собираясь с духом. Припоминает сюжет кошмара, хоть у неё и бегут по спине мурашки. Но Хоган знает, что стоит ей без утайки поделиться пережитым ужасом с доктором, он перестает казаться чем-то реальным.
- Я стояла на дороге, - монотонно рассказывает Мод, глядя туда же, куда и Ясперс, а именно ему под ноги. Вид милейших домашних тапочек нисколько её не смущает и не сбивает – она уже перенеслась обратно в ту ночь. – Было не очень темно, и я смогла узнать это место. То самое, где всё случилось. Вокруг было тихо, безлюдно. Я оборачивалась по кругу, - веки девушки с дрожанием опускаются, руки мягко взмывают в воздух, и она плавно обводит траекторию, обрисовывая свои движения. – Хотела найти кого-нибудь или понять, куда мне идти. Я стояла посередине. Когда снова повернулась – увидела перед собой девочку. Я отшатнулась, но она просто стояла и не двигалась. Потом… - Хоган прерывисто вдыхает. – Потом она протянула ко мне руку. Я не соображала, чего она хочет от меня, лица я не видела, у неё были очень спутанные грязные волосы. Я откуда-то знала, что девочка… неживая. Я заметила, что она что-то хочет мне дать. Вытянула навстречу… - настоящая Мод тоже осторожно выпрямляет правую руку в локте, ладонью вверх. Она открывает глаза и, не мигая, смотрит теперь на скрытый курчавыми темными волосами лоб Уильяма. Девушка медленно съезжает на самый краешек софы, почти сползает с неё на корточки, но всё же дотягивается до запястья психотерапевта и, едва касаясь его кожи, чуть поводит руку мужчины в свою сторону.
- Девочка сделала полшага ко мне. И что-то положила, - Мод соединяет пальцы левой руки в щепотку и неторопливо опускает их в раскрытую ладонь Уильяма, а потом сжимает, будто отдав ему что-то и надеясь, что он сохранит. Секунду задержавшись в таком положении, Хоган смаргивает, частично выныривая из полутранса, и мажущим жестом снимает обе руки с кулака Ясперса, одновременно глубже усаживаясь на сиденье.
- Это был велосипедный клаксон. Старый, резина кое-где порвалась. Я посмотрела на девочку, хотела заговорить с ней, но она странно улыбнулась, и в этот момент я почувствовала, как на ладони что-то шевелится. Я закричала, замахала руками. Кусок гнилого мяса с опарышами. Вот во что превратился гудок.
Мод несколько раз сжимает бедро, вытираясь. Белки её глаз чуть покраснели, у кромки нижнего века скопилась влага. Но Хоган очень хорошо держится, несмотря на то, что уже не может скрыть всё возрастающую нервозность.
- Дорога исчезла, мы оказались на каком-то кладбище. Лил дождь. Было почти ничего не видно и очень холодно. Вдруг она наконец подняла лицо. Я… Я никогда не вижу её черт, только какое-то месиво с бешеными злыми глазами и обнаженной челюстью. Естественно я испугалась. Хотела отойти, но поняла, что поскальзываюсь, под ногами сплошная грязь. И тут она толкнула меня назад.
Глаза Хоган начинают бегать, она делает большие паузы, сжимает зубы так, что по скулам прокатываются желваки, но она всё ещё полна решимости продолжать. То, с какой силой она комкает на груди футболку, без слов говорит, что она чувствует.
- Я упала спиной на камни. Какие-то острые камни, видимо, щебенку или ещё что-то в этом роде. Могила была глубокой, даже, наверное, слишком. Я попыталась перевернуться на бок, мне всюду заливалась вода – в глаза, нос, рот… Я кое-как протерла лицо и посмотрела наверх, туда, где она осталась. Девочка сидела на краю, болтала ногами, кажется, она что-то напевала. Она бросила в меня комок земли.
У Мод дрожат губы и подбородок, зрачки расширены, она вся становится меньше, пальцы скрючиваются. Хоган теряет самообладание, её лицо делается жалобным, она трясется как осиновый лист и через всхлипы сдавленно пытается дойти до главного:
- Стены начинают рушиться. Падают прямо на меня, а я… Я не могу… Двигаться. И… И дышать… Нет, простите! – девушка хрипит от едва сдерживаемых рыданий, и на самом деле не может нормально вдохнуть. – Простите, п-пожалуйста, дайте мне… Пару… Минут…
Последнее слово теряется в надсадном плаче – пациентка не хочет давать волю слезам, но от этого всё становится только хуже. Мод так крепко прижимает ладони к глазам, что под закрытыми веками начинают плавать разноцветные круги. Ей снова трудно дышать: Хоган глотает ртом воздух, но он кажется и не доходит до легких, и девушка не понимает, то ли это спазм, то ли её дыхательные пути уже забились мокрой землёй.