Эрвин любил новости. Любил, когда узнаёт о чём-то, а уж особенно если он ещё и в числе первых. Вот только именно эта новость стала исключением из правил. Нет, такого он точно не ожидал и уж тем более не был рад. С другой стороны, разве менее серьёзные новости будут сообщать, так настойчиво названивая в пять утра?
Спал Хольм чутко, и поэтому трубку он взял почти сразу. Вот только информация, которую доносил с той стороны трубки чужой, чёрствый и серьёзный голос, в голове сразу же укладываться упорно не желала, несмотря на всяческие там способности. Эрвину даже пришлось переспросить. Обычно это не было ему свойственно, он всегда всё схватывал налету, даже спросонья довольно быстро соображая, но здесь всё же пришлось. Он посчитал это какой-то глупой шуткой, розыгрышем, но нет – всё с такой же интонацией голос повторил ему ровно то же самое. Матери и отца больше нет. Какой-то псих перерезал обоим вены и горло. Последние представители семьи Хольм – Эрвин и Эмили, а первый ещё и унаследовал всё имущество родителей. Похороны и прощание вечером.
Выдавив из себя лишь тихое "спасибо", Хольм заметно трясущейся рукой положил трубку. В это было крайне тяжело поверить. Казалось бы, ещё совсем недавно он видел родителей, ещё перед вылетом в Галифакс. Ощущения были слишком странными: вот вроде видел ты человека, он жил, вы даже созванивались, а потом вдруг раз – и нет человека. И понимаешь, что больше не будет ни этих звонков, пусть в последнее время и докучающих, ни обсуждений, ни ругани или, наоборот, похвалы – не будет ничего. Вообще. Он не мог сказать, что прям-таки сильно любил их, но испытывал хотя бы уважение, да и, всё же, он слишком к ним привык. Слишком, чтобы расставаться навсегда, не попрощавшись, да ещё и напоследок серьёзно поссорившись впервые за 32 года.
Он, вроде бы, и понимал, что прямо сейчас стоит обо всём рассказать сестре, но не был уверен, что вообще сможет произнести сейчас хоть что-то более-менее внятное. Голова начинает нещадно раскалываться, будто бы выражая открытый протест пониманию события, и Эрвин зажмуривается.
Более-менее отошёл Хольм только через час, и то удалось ему это лишь тогда, когда он снова вспомнил о своих родных обезболивающих. Только после таблеток восьми его, наконец, перестало трясти, ушла головная боль и вместе с ней ушли и какие-либо бурные эмоции. Теперь он просто выглядел вялым, почти неживым. Как-то он смог собраться и взять в руку трубку, собираясь сообщить эту новость ещё и Эмили. С ней последняя встреча тоже выдалась не слишком-то удачной, но уж о таком нельзя было молчать. Это был не тот повод, когда можно было и дальше сидеть по углам и строить друг на друга непонятные обидки. Да и теперь, если честно, Хольм-старший начинал задумываться над тем, что не хотел бы потерять ещё и сестру.
Вот только эта самая сестра не брала трубку ни после второго звонка, ни после третьего. Хольм начинал чувствовать то ли беспокойство, то ли гнев. Наверное, всё сразу.
– Да твою же мать, ну не повод сейчас дальше играть в молчанку, не повод! – заорал он, будто бы его кто-то мог услышать, после чего бросил трубку. То, что Эмили могла банально спать, в голову ему не пришло.
Именно поэтому он совсем скоро оказался на пороге её квартиры, чуть ли не вынося дверь. Сестра, открывшая дверь, выглядела явно заспанной, но это не помешало ей начать ругань. Впрочем, и ему ничто не помешало громко и кратко сообщить основную новость, после чего почти втолкать Эмили обратно в квартиру. И хотя бы тогда она, в кои-то веки, начала его слушать.

Полёт проходит тихо. Тихо, но ни разу не спокойно. Эрвин сидел у окна, весь полёт вперившись в него. Хотя взгляд его был пустым, не выражающим вообще ничего, вид тоже был неживым. Думать он нормально ни о чём не мог, только прокручивать в голове это утреннее сообщение и вспоминать какие-либо моменты, связанные с родителями. Как назло, напрашивались по большей части именно хорошие моменты. Хольма нельзя было назвать плаксивым человеком, с него вообще было трудно выжать хоть слезинку. Не плакал он и сейчас. Он просто чувствовал себя потерянно, часто прикусывал губу и нервно теребил ремень безопасности. Скоро он увидит их. В последний раз.
Из самолёта он уже и сам выходил почти на ватных ногах. То ли он всё же перебрал с обезболивающими, то ли эмоции снова всё же смогли взять верх, но, в любом случае, открыто он ничего не показывал, просто молча помогая сестре дойти.
Время полетело как-то слишком быстро. Вот они оказались в квартире, такой огромной и пустой, вот смогли как-то собраться, переодеться в траур и привести себя в относительный порядок, вот вышли из дома, чтобы снова поехать на похороны. Всё это время Эрвину приходилось всё же помогать Эмили – та была в похожем полуживом состоянии, которое легко может обернуться истерикой, если сейчас сказать что-то не то или сделать. У Хольма-старшего без тех таблеток было бы так же, если не в разы хуже, но конечности и сейчас он едва чувствовал. Благо особо идти и не пришлось – на кладбище они уже добираются на такси.
На похоронах же мужчина, хоть и сохранял внешнее спокойствие, выглядел больше похожим на ещё один труп, который почему-то забыли положить в гроб, чем на человека. Но мастеру, поработавшему над телами, действительно следовало отдать должное – Эрвин ожидал уже куда худшего зрелища. Хотя и само зрелище родителей в гробах уж точно далеко не из радостных и приятных, какими бы они ни были.
Дальше всё было как в каком-то тумане. Хольм помогал сестре удержаться, замечал её состояние, но сам, если честно, уже постепенно начинал чувствовать себя не лучше. Как-то он смог и вытерпеть разбирательства с бумагами и с подписями, и кучу соболезнований со стороны людей, многих из которых Эрвин вообще в первый раз видит, и поездку обратно в родительскую, вернее, теперь уже его квартиру. Но нет, мужчина не мог воспринимать её как свою, чисто морально. По крайней мере, сейчас для него она ещё оставалась родительской.
Переступив порог, Эрвин, убедившись в том, что больше Эмили помощь не требуется, заспешил к себе наверх. Выдерживать всё это напряжение становилось всё труднее.
Сняв с себя на пороге комнаты чёрный пиджак и небрежно повесив на спинку стула, он так и рухнул на кровать в оставшейся одежде. Хольм просто чувствовал себя опустошённым, просто не понимал, что делать дальше, и сейчас даже начинал замечать, что у него опять, как и утром, начинали трястись руки. В попытках успокоиться, он выпил уже другие таблетки, чисто успокоительные, которые несколько раз предлагал Эмили, правда, в увеличенной дозировке. Что ж, они и правда оказались действенными. Настолько, что Эрвину даже удалось задремать... Впрочем, ненадолго.

Проснулся Хольм примерно тогда, когда монотонный гул телевизора снизу вдруг прекратился. При взгляде на часы выясняется, что проспал он не так уж и долго – всего два часа, но уснуть обратно уже не хотелось. Да и не вышло бы. Эрвина почему-то стало накрывать смутное чувство беспокойства, мало чем обоснованное, и теперь он просто тихо лежал на кровати, прислушиваясь к любому шороху. Хотя, казалось бы, можно было не беспокоиться – сестра могла просто лечь спать и выключить телевизор. Того, что она отключилась раньше, он не знал. Но вот больше мужчину насторожил звук открывающейся двери... и тишина. А потом вскрик сестры.
Эрвин резко подорвался с кровати, понимая, что его предчувствия всё же не подвели, после чего рванул из своей комнаты вниз, в зал. Там перед ним сразу же предстал какой-то странный мужик и Эмили, лежащая на диване. Последняя была без сознания, а первый склонился над ней... и пытался перерезать вены.
– Эй, ублюдок! Отвали от неё!
Хольм заорал довольно громко и резко, чего маньяк, видимо, не ждал. Вену Эмили он не задел, но от неожиданности просто порезал ей руку, да так, что кровь всё равно стала течь сразу и весьма обильно.
Первой мыслью, пришедшей Эрвину в голову, было позвать полицию. Но была проблема: мужчина оставил телефон в Галифаксе. Тогда, когда он бежал к сестре, мысли Хольма явно были забиты другим, и к ним уж точно никак не относился телефон. А зря – сейчас бы он спас.
Зато он прекрасно помнил, что здесь был домашний телефон, он был в спальне родителей. Был ещё один, в зале, но чтобы до него добраться, нужно было как-то пробежать мимо этого придурка. К слову... Придурка Хольм-старший узнал. К его удивлению, он оказался соседом его родителей, на первый взгляд, вполне дружелюбным, хоть и одиноким, мужчиной. Эрвин его помнил, несколько раз, когда он заходил к родителям, этот тип мог у них то соль попросить, то просто зайти пообщаться по душам. А тут... Нет, всё же, Эрвин действительно прекращал понимать, что происходит. Но все эти размышления заняли у него буквально несколько секунд, и поэтому Хольм реагировал быстро.
Сразу же бросаться на неадекватного человека с ножом в порыве спасти сестру было как-то... безрассудно. И, в первую очередь, опасно. Но, всё же, Эрвин постепенно приближался к нему, в случае чего готовясь либо бежать, либо отбиваться подручными средствами.
Нагнетала ситуацию ещё и пострадавшая сестра, которой желательно было всё же обработать рану, но возможным это пока не представлялось. Но Хольм хотя бы смог отвлечь внимание "доброго соседа" от неё на себя.

Желаемый эффект, всё же, достигнут. Вот только тогда, когда сосед начал приближаться к Эрвину, он тут же начал сомневаться, что поступил правильно. Привлечь на себя внимание больного на голову человека с ножом... В голове появлялись уже совсем не героические, а, даже можно сказать, гадюшные мысли типа "лучше б свалил втихую и спас свою шкуру". Хотя, с другой стороны, тот всё равно нашёл бы способ чуть позже прирезать его так же тихо, как и пытался сейчас Эмили. Не здесь, так в другом месте, идейные люди – они такие. Особенно когда двинутые на религии. И, в любом случае, отступать уже было поздно.
– Да знаете ли, мистер Кэрролл... Тут какой-то ублюдок жертвоприношения устраивать взялся, вот и не спится, – процедил Хольм, не забывая пятиться назад. Он поднимался обратно вверх по лестнице, с которой спустился на шум, и вот до второго этажа оставалась буквально ступенька... И тогда Родерик, всё это время следовавший за ним, вдруг резко ускоряется и, взлетев наверх, срывает с зеркала тёмную ткань. Говорят, оставлять зеркала открытыми, когда в доме был покойник – плохая примета. Примета ещё хуже – видеть перед собой буйного психа, маньяка и убийцу в лице всего такого доброго соседа-преподавателя, в руках которого оружием может стать абсолютно всё. И эта тряпка – ни разу не исключение.
Эрвин почувствовал, как его шею начали стягивать. Причём уже сзади – способностей у маньяка не было, зато физическая сила и реакция всё же отличалась в куда лучшую сторону. Ситуация, в целом, безвыходная. Точнее, была бы такой...  Если бы не одно упущение.
"Думает, не воспользуюсь? Ну, мало того, что кровожадный псих, так ещё и просто идиот"
Хольм быстро обращает внимание на оставленный на тумбочке у теперь уже открытого зеркала нож. Весьма опрометчиво оставленный. Подумав буквально доли секунды, мужчина задерживает дыхание, резко дёргается, натягивая тряпку, и, на самом деле, рискуя ею же самостоятельно задушиться, хватает нож нервно подрагивающей рукой. Лезвие резко пролетает над импровизированным орудием убийства и режет руку маньяка. Видимо, такого отпора от жертвы Родерик не ожидал, отчего даже шею сдавливать прекратил. А возможно Хольм всё же не рассчитал, и порез вышел слишком глубоким. В любом случае, о здоровье и целостности конечностей маньяка Эрвин думал в самую последнюю очередь. Хотя... Нет, он об этом вообще не думал. Первой и самой актуальной мыслью и идеей стало спасение себя любимого, как-то не очень хотелось ему здесь и сейчас присоединяться к старшему поколению.
Ошибки Кэрролла он не повторяет, и поэтому, просто крепче сжимая рукоять ножа в руке, мужчина, не забывая наблюдать за тем, что происходит позади, рванул по направлению к спальне. Там телефон. Там можно позвонить в полицию. А уж полиция как-нибудь сможет усмирить этого придурка. Главное, всё же суметь вызвать и желательно самому дотянуть до их приезда. Конечно, нож в руке придавал Эрвину какую-никакую, но уверенность, но всё равно не стоило забывать, что соседушка – человек весьма изобретательный. Авось и чего похуже ножа сейчас придумает. Да и физически он выглядел всё же покрупнее и покрепче, чем высокий, но тощий Хольм, и последний это прекрасно понимал, заметно нервничая и тяжело дыша.

Отредактировано Erwin Holm (11.06.2015 01:51:37)

Законы подлости сегодня явно решили действовать против Эрвина. В спальню родителей всё это время он и не совался, исчезая в своей комнате и не доходя пару метров до места происшествия, а зря. Иначе бы он был в курсе того, что это самое место сейчас было опечатано, а значит, доступ к телефону теперь закрыт. Нет, если быстро подсуетиться, можно было вскрыть комнату ножом, так удобно зажатым в руке, но вот только два фактора этого сделать не позволяли. Первый – Кэрролл был уже почти рядом, а предательски трясущимися руками так быстро всё перерезать Хольм точно был не успел ни при каком раскладе. Второй – как-то чревато было оставлять ещё лишние следы на месте преступления, это подкинуло бы совершенно ненужных подозрений полиции. Было бы очень весело, если бы в убийстве родителей обвинили самого Эрвина, как и в том, что он пытался навредить ещё и доброму честному соседу, прибежавшему помогать и спасать. Лучше подставы и не придумать.
Хольм успевает только нервно сглотнуть, а в следующий же момент оказывается поваленным на пол. Весьма жёсткий удар о пол отдаётся в болезненными ощущениями в спине, а рука невольно разжимается ещё в полёте, благодаря чему нож улетает... правильно! Туда, откуда его уже не достать. Прямо под дверь опечатанной спальни.
Никакой защиты у Эрвина теперь уже не было, как и возможности выбраться - маньяк своей крепкой и нелёгкой тушей буквально прижимал его к полу, не позволяя никаких поползновений. Кажется, он вообще был уже не прочь добить его прямо здесь – это Хольм понял, не сдерживая сдавленный вскрик от удара в районе рёбер. Сказать, что удар вышел ощутимым, значило почти ничего не сказать. Теперь Эрвин имел даже все основания предполагать, что ребро если не сломалось, то уж наверняка треснуло.
А пока мужчина тихо корчился от боли, пока что не настолько приходя в себя, чтобы дать хоть какой-то отпор, Родерик быстро подсуетился и связал ему руки. Шансов, и без того ничтожных, стало ещё меньше. Единственное, что он мог сейчас делать – это, лёжа на полу, злобно смотреть на маньяка и не менее злобно шипеть проклятия в его адрес. Но разве это его остановит? Его, повёрнутого на религии тихого психопата? Полагать это было бы слишком наивно.
Когда его подняли с пола, весьма грубо, он тоже не сопротивлялся. Во-первых, элементарно бесполезно, он сделать ничего ему уже не сможет. Во-вторых, своими недопопытками он его разозлит. А психов лучше не злить, а иначе появляется неплохой такой риск полететь с лестницы или оказаться просто удушенным прямо на ней. В том, что Кэрролл твёрдо намерен его здесь и сейчас убить, он не сомневался ни на секунду.
Но, видимо, расправа прямо на лестнице маньяку удобной не показалась. Локация сменилась на кухню. Довольно светлую, в жёлтых тонах, уютную, большую кухню, располагающуюся на солнечной стороне дома. И вот на этой самой жизнеутверждающей светлой кухне его и убьют. Не ирония ли?
Но с внимательностью у маньяка всё же сегодня были проблемы. А может, и не только сегодня, но если бы они были и раньше – он бы попался прямо сразу. А сегодня... Возможно, он просто не считал Эрвина хоть в чем-то опасной жертвой. По сути, он и правда без помощи рук мало чем мог навредить. Так считал и Родерик, оставляя его без присмотра, пока был занят поиском подходящего для убийства ножа. Видимо, он думал, что Хольм сейчас будет стоять и смиренно ждать, а в идеале еще и подсказывать, какие ножики самые заточенные и какие лучше всего режут мясо. Что ж, если бы он не так любил себя и если бы ему крайне надоело жить – так и было бы. Хотя в таком случае он мог и на втором этаже сразу сдаться. Но и то, и другое явно было не про Эрвина. 
Поэтому Хольм стал быстро соображать, что же ему делать. Взгляд его наткнулся на лежащий второй телефон, по которому всё же можно дозвониться до копов. Со связанными руками, правда, это будет проблематично, да и лежала трубка далеко, но попытаться стоило.
Пока Родерик копался, Эрвин стал пятиться назад. Быстрее всего попасть к цели можно было только в том случае, если пролезть под столом, что мужчина и попытался сделать. Стараясь не производить лишнего шума, он осторожно пригнулся и проник под стол. Конечно, были бы свободны руки – прополз бы он куда быстрее, да и вообще уже бы набирал, но Кэрролл тоже оказался не совсем уж и дураком, поэтому Эрвин перемещался не так быстро, хоть и старался быть более-менее шустрым. И вот, телефон уже был всё ближе, а Хольм сумел доползти на другую сторону комнаты до того момента, пока маньяк не нашёл нож и не начал оглядываться. В этот же момент и ловкость резко подвела мужчину, и трубка полетела с полки на пол. Тихо выругавшись, он склонил лицо над аппаратом, и судорожно стал набирать номер. Ввиду отсутствия свободных рук – носом. Правда, чаще он попадал мимо цифр, либо нажимал не то.
"Ну же, твою мать! Наберись ты уже нормально" – нервный взгляд иногда падал на Родерика, а Хольм готовился в любой момент бросить эту затею и отскочить.