Внешний вид: пальто, красный свитер, черные брюки, ботинки.
С собой: пачка сигарет и мобильник.

Приходя в дом престарелых, Ал всегда старался поделить свое время между теми, к кому больше никто, кроме волонтеров, не приходил. Своему принципу он изменял редко, но по серьезной причине: когда кто-то был совсем плох. Вот и сегодня он с самого прихода был с миссис Кинни, несчастной одинокой старушкой, у которой не было родных. За две недели в доме миссис Кинни совсем расхворалась. Она и так-то была не очень здоровой, с проблемами с сердцем; потеря родного дома и разлука с домашним любимцем совсем ее подкосили. Старушка была уставшей, печальной и очень боялась смерти. Ал успокаивал и утешал, держал за руку, рассказывал забавные и не очень истории из жизни — в общем, был рядом. Как мог.
Когда дверь распахнулась, он нахмурился, на мгновение бросил взгляд на часы: нет, для процедур еще было не время. И действительно — вошла вовсе не сиделка.
— Здравствуйте, — улыбнулся Ал, державший миссис Кинни за руку. Ее радость от вида незнакомца растеклась теплом по его солнечному сплетению, и он припомнил, как одна из сиделок рассказывала: старушку навещал несколько раз пожарный, что вытащил ее из горящего дома. Кажется, и кота ее приютил.
Ал и сам был рад его приходу. Не то чтобы он его знал: Лицо пожарного было ему знакомо, но так он мог сказать почти про всех в приходе, кто пусть раз в пару месяцев, но заглядывал в церковь. Причина была прозаичнее: он устал и давно должен был сделать передышку хоть на несколько минут, но никак не мог, потому что оставлять миссис Кинни совсем одну казалось ему преступлением против человечности. К счастью, миссис Кинни хотела побыть с пожарным без его, Ала, присутствия — Ал чувствовал слабое покалывание ее желания в кончиках пальцев, чуть усилил его и подождал, пока старушка взглянет на него с виноватой полуулыбкой. Отпустив ее руку, он поднялся.
— Я вас оставлю пока, хорошо, миссис Кинни? — бодро сказал он и перевел взгляд на пожарного. — Пожалуйста, когда будете уходить, позовите меня? Я Алан, спросите у дежурной за стойкой, она подскажет.
За стойкой обнаружилась Дейзи, одна из любимых сиделок Ала, всегда дружелюбная и внимательная к потребностям обитателей дома. Он предупредил ее, куда собрался идти, и заодно попросил не оставлять миссис Кинни одну, послать к ней кого-нибудь, пока он не вернется. Дейзи обещала. Ал знал, что она обещание сдержит, а потому со спокойной совестью пошел на улицу — забежал только в гардероб персонала прихватить свое пальто, чтоб не просквозило.
Пальто мало спасало: случайный порыв ветра пробрал выскочившего Ала до самых костей, похлеще чужого страха. Он поежился, но возвращаться не стал — ушел за угол, в закуток, где сотрудники дома обычно курили. Ни на кого не наткнулся ни по пути, ни там. Это было хорошо.
Ал выудил из кармана пачку. Смотрел на то, как она подрагивает вместе с его руками, какое-то время, но в конце концов достал сигарету. Курение было, конечно, греховно, и Ал делал все, чтобы не пристраститься к нему слишком сильно, но если он хотел действительно пробыть с миссис Кинни до тех пор, пока не закончатся часы посещений, выбор у него был невелик. Он уже чувствовал себя выжатым как лимон, и ему просто необходимо было расслабиться. При таком раскладе одна сигарета была, на его взгляд, меньшим злом.
Он прислонился спиной к стене, закрыл глаза, отгораживаясь от внешнего мира, и глубоко затянулся — и буквально подпрыгнул от неожиданности, когда услышал чьи-то шаги очень близко. Сигарета, не скуренная и наполовину, вылетела из его пальцев — прямиком в снег.
А ведь в пачке, как вдруг понял Ал, она была последняя.

Ал потер пальцами переносицу с несколько сконфуженным видом. О том, что он курил, знали, кажется, все сотрудники дома, но им-то было плевать. Они-то не были его отцом. Ал не очень хотел думать о том, что бы тот сделал, если бы ему кто-то сказал. Он был единственным из пятерых, из кого отец еще надеялся сделать приличного человека, и вместе с большой родительской любовью и гордостью срывал и в разы более строгое отношение.
Но пожарному знать это было неоткуда и не обязательно, и Ал решил просто не заострять внимания.
— Рано, — покладисто ответил он. — Всем рано. Но мне для доброго дела, и я никому причиняю вреда. Кроме себя, но то меньшее зло.
Тем меньшее, что Ал все равно был грешен настолько, что никакая сигарета не смогла бы ему навредить.
Пожарный, похоже, был с ним солидарен. Не в грехе, конечно, а в его словах про меньшее зло. Точно Ал не знал: намеренно абстрагировался, насколько был в силах, от чужих эмоций, — но как-то по-другому расценить то, что с ним поделились, не мог. Благодарно кивнув, он взял протянутую сигарету очень аккуратно, стараясь ненароком не зацепить чужие пальцы, и прикурил ее от чужой же зажигалки.
— Спасибо, Эндрю. Да, — печально подтвердил он в ответ на вопрос, выдыхая в воздух облачко сигаретного дыма, — боюсь, Господь скоро заберет ее к себе. Я постараюсь быть с ней столько, сколько смогу, но…
Он замолчал, затянувшись снова. Напряжение, несмотря на нерадостный разговор, отпускало, и руки у Ала почти перестали дрожать. Это радовало. Значит, он сможет вернуться к миссис Кинни совсем скоро, не заглядывая, скажем, на кухню за сладкой булочкой и горячим чаем. Ал старался не тратить время на себя, если это не было строго необходимо.
Он не заслуживал.
— Очень здорово, что вы к ней заходите. Хотите, помогу найти добрые руки? Для кота? Я сам бы взял, честно, но могу на пару дней, не больше. А так я бы поспрашивал в церкви и подал объявления. Кто-нибудь обязательно найдется.
Для хорошего человека Алу не было жалко времени, а чтобы понять, что Эндрю — хороший человек, ему не нужен был никакой дар. Эндрю, Эндрю… пожарный… и выглядит так знакомо…
Ал просветлел лицом.
— Вы случайно не сын мистера и миссис Мейсон? — Уже спросив, он понял, что в ответе на деле не нуждается: он не только увидел внешнее сходство с мистером Мейсоном, но и вспомнил Эндрю на службах. Тот с родителями и, кажется, девушкой всегда сидел на самых передних скамьях.
Девушке очень повезло. Интересно, она знает, насколько?

— Догадываюсь. Но я редко курю, — улыбнулся Алан. — Еще реже — в помещении. Честное слово.
Он действительно курил редко, особенно если сравнивать, скажем, со старшим братом. Ну, может, раза два в неделю, как правило, не чаще. Брат сигареты ему и покупал, причем не спрашивая. Ал был ему очень благодарен. Впрочем, так было всегда: Рирдены друг за дружку держались крепко.
Слова Эндрю заставили Ала нахмуриться.
— Я не добрый самаритянин. Даже близко нет. — Он на мгновение стал еще серьезнее, чем был обычно. — Просто стараюсь делать, что в моих силах.
Его многие считали хорошим парнем, но только потому, что не знали. Ни про сны, ни про мальчика Лео из католического лагеря, который три месяца уже жил в Галифаксе на съемной квартире — религиоведение изучал в одном из местных университетов. Они часто списывались, иногда созванивались. В ноябре Ал съездил его проведать. Больше он такую ошибку совершать не собирался.
Он очень некстати посмотрел на Эндрю и зацепился взглядом за его губы — красивые, надо сказать, губы. Стремительно отвел глаза. Судорожно постарался отвлечь себя очередной затяжкой и вдруг понял, что снова дрожит, но уже от холода. Кажется, он подзадержался. Немудрено, учитывая, что общался с хорошим человеком, но… пора было и честь знать. Миссис Кинни там, наверное, совсем затосковала.
— Мой отец с ними дружит.  Вот он — настоящий католик. — Ал вздохнул. — Священник. Надеюсь, я когда-нибудь буду как он.
Он знал, что не будет, и от этого ему почему-то стало еще стыднее и противнее, чем от того взгляда на губы. Возможно, потому, что с собственным грехом Ал смирился давно, а вот с тем, что приходится жить во лжи — никак не мог. Особенно после тех разговоров с Лео в лагере. Ал тогда спорил с ним, так яростно, как только мог, но с зародившимся в душе сомнением, отравлявшем его изнутри, так ничего и не смог поделать.
— Давайте, это было бы супер, — улыбнулся он Эндрю немного натянуто. — Я буду с хором, скорее всего. Ну, или сам вас найду. Мне, в общем, надо бежать, а то мне Дейзи голову открутит, что я просил не оставлять миссис Кинни одну, а сам надолго отошел.
Ал бросил докуренный бычок под ноги рядом с той сигаретой, что у него чуть раньше выпала у него из рук, чуть припорошил это дело снегом, чтобы она точно погасла, а потом подобрал за собой мусор и выкинул в ближайшую урну. Он почти решил пожать Эндрю руку на прощание, но передумал. Не стоило — тем более с таким бардаком в голове.
— Был рад познакомиться, — поднял Ал ненадолго руку в прощальном жесте, прежде чем развернуться и побежать назад ко входу. — Передайте мистеру и миссис Мейсон привет!
Ему оставалось только малодушно надеяться, что Эндрю забудет. Или что до воскресенья успеет случиться что-нибудь из ряда вон.

Выходя из горящей церкви, Ал мысленно клялся себе, что больше никогда и ни за что не будет надеяться, чтобы случилось что-нибудь из ряда вон. Пожелал, называется. Почему его желание не могло воплотиться в чем-то менее травматичном для других? Скажем, в простуде для него самого с температурой под сорок?
— Ленни! Ленни! Пожалуйста, кто-нибудь видел моего мальчика? — спрашивала молодая прихожанка с едва сдерживаемой паникой в голосе. Она умоляюще посмотрела на Ала, но Ал только головой покачал. Они с Томом и миссис Крабабл, которая успела надышаться дымом и самостоятельно едва переставляла ноги, были замыкающими. Больше никого внутри не оставалось.
Не должно было оставаться.
Прихожанка ушла ловить за руки других дальше. Разброд был тот еще, и если бы отец Кеннет зычно не призывал сохранять спокойствие и не руководил эвакуацией, то площадь перед церковью превратилась бы в сущий хаос. Ал поймал его взгляд и чуть заметно кивнул, как бы подтверждая, что все вышли, но на душе его все равно было неспокойно.
Они с Томом сдали миссис Крабабл с руки на руки парамедикам и наконец позволили себе выдохнуть. Ал снова заметил в толпе прихожанку. Глянул на Тома.
— Мы точно всех вывели?
— Точно, точно, — раздраженно отозвался Том, но, посмотрев на Ала, смягчил тон. — Да не переживай так, святоша. Найдет она сына своего.
Ал не был в этом так уверен.
— А если он там?
— Это уже не твоя проблема, а пожарных. — Том взъерошил ему волосы, и он чуть поморщился. — Не валяй дурака.
Ал не собирался валять дурака, но перестать думать о прихожанке никак не мог. Подождав, пока Том отвлечется, он снова уставился на церковь. Сделал несколько глубоких вдохов и как следует сосредоточился. Он был далеко, он никогда раньше не пытался почувствовать кого-то на таком расстоянии и с такой толпой людей вокруг, но он должен был. И он сумел — уловил отголосок эмоций, таких, от которых у Ала волосы на загривке встали дыбом.
Мальчик Ленни действительно остался там. В огне.
Ал оглянулся на Тома. Убедившись, что брату все еще не до него, попятился на шаг, на другой, а потом развернулся и побежал к церкви так быстро, как только мог.
— АЛАН, ТВОЮ ЖЕ МАТЬ! ВЕРНИСЬ, ДЕБИЛ! — прилетело ему в спину воплем раненого бизона, но Ал не останавливался, пока не оказался внутри.
Волна жара и дыма, в которую он внесся, была удушающей. Судорожно закашлявшийся Ал натянул воротник свитера на самый нос и заставил себя идти дальше.
— Ленни! — позвал он. Пригнул голову — при пожаре, кажется, держаться надо было ниже, дым и углекислый газ были легче воздуха и потому поднимались вверх, правильно? Он не помнил, но так, не разгибаясь, и побежал вперед — по следу чужого страха. — Ленни?..

***

К подъехавшим пожарным машинам подскочил, размахивая руками, рыжий парень лет двадцати с копейками.
— Скорее! Мой чокнутый брат унесся внутрь!
Молодая прихожанка, чуть ли не висевшая у него на локте, вторила про оставшегося в церкви ребенка, которого "чокнутый брат" унесся внутрь спасать.

***

Ал нашел мальчика под алтарем, вполне в сознании, но кашляющим и перепуганным настолько, что его даже при приближении прошибло ледяным потом.
— Ленни, да? Не бойся, — проворковал Ал, поймав взгляд мальчика, и огромным усилием воли сумел немного приглушить его панику. Прокашлялся. — Я здесь. Я тебя вытащу. Тебя мама ждет, м? Пойдем, я тебя понесу. Давай, вот так, молодец…
Мальчик обвил его шею руками. Ал заставил его уткнуться носом себе в плечо, чтобы тот не видел Ада воплощенного вокруг них, и успел даже сбежать с алтарного возвышения почти до прохода между скамьями…
Потом все здание сотряслось так, что Ал едва удержался на ногах, и прямо перед ними с потолка рухнуло перекрытие.
"Я здесь умру", — мелькнуло в голове у Ала. Он попятился, обнимая мальчика крепче и пытаясь задавить поднимавшуюся изнутри волну уже его собственной паники, и вдруг уловил отголосок еще чьих-то эмоций. Кто бы там ни был, он был сосредоточен и относительно спокоен. Ал зацепился за это спокойствие, как утопающий за спасательный круг, стянул с носа воротник и заорал:
— Мы здесь!

Вечер для Ала прошел как в тумане. Или дыму, но эту аналогию он старался не проводить. Он отключился еще в скорой и продолжал спать, ненадолго просыпаясь только, когда кто-то приходил: врачи, жутко неприятно прикасавшиеся к нему ледяными руками; отец, который одобрительно похлопал его по плечу и притащил ему вместе с книгами и апельсинами пачку комиксов про Капитана Америку — комиксов! Которые отец обычно и в руки-то не брал из брезгливости! — Том, которого из палаты выталкивали медсестры после того, как он с порога прописал Алу подзатыльник и попытался заодно наорать; рыдающая молодая прихожанка, которую тоже выталкивали медсестры, потому что она никак не могла перестать Ала благодарить; снова врачи… Ал честно считал, что Тома стоило оставить в палате на подольше, а маму Ленни — на поменьше, а то и вообще не пускать. Он не считал себя героем и не считал, что заслужил благодарность, потому что, если уж быть до конца честным, он должен был с самого начала проследить, чтобы действительно все вышли из церкви. А потом… Том был абсолютно прав: Ал свалял дурака. Да, из благородных побуждений, но сделал самое глупое, что можно было сделать. А если бы он не нашел Ленни, а пожарные нашли бы его раньше и не спасли мальчика? Из-за него? А если бы Эндрю к ним не успел? Они бы погибли там, оба, если бы не Эндрю.
Перед Эндрю было особенно стыдно.
Ал старался об этом всем не думать, но выходило у него, как обычно, не очень, а обожающие взгляды медсестер и тонны открыток от школьных девчонок вместе с заваленной пожеланиями скорейшего выздоровления стеной его странички в Фейсбуке не вызывали ничего, кроме очередных приступов тошноты. Хорошо хоть, что спал почти без сновидений.
Он проснулся под утро все еще разбитым и слабым, но неприятно отдохнувшим, и тут же сунул нос в комиксы, чтобы не гонять одни и те же мысли по кругу. На открывшуюся дверь он даже не сразу обратил внимания — пока внутри не щекотнуло ощущением чужой беспокойной сконфуженности.
Ал взглянул поверх томика.
— Эндрю!
Он не глядя отложил потерявший всякий интерес комикс в сторону и попытался сесть. Голова от резкого движения закружилась, и Ал замер, пока его гость не перестал раскачиваться туда-сюда.
— Я тут… не очень в форме, — виновато улыбнулся он и тут же осознал, что выглядит наверняка хуже, чем себя чувствует. Аж волосы попытался пригладить. Не то чтобы это что-то исправило.
Он куда аккуратнее — и на этот раз успешно — приподнялся на подушках.
— Как кот миссис Кинни? Сможете его еще несколько дней у себя продержать? Я обязательно с ним помогу, ну, когда меня отсюда выпустят.
Ал мысленно выругал себя за ерунду, которую нес, но ничего не мог поделать. Слишком был рад визиту своего спасителя. Он не ожидал, если честно. А ерунду, если что, можно будет списать на отравление.

— Только молоком не поите. Взрослым котам от молока не очень. А я никуда не денусь, мне-то можно молоко.
С жесткого тона Эндрю Ал немного поник и не сразу понял, что его тянутся потрепать, так что и увернуться не успел. Он не любил, когда люди его трогали: ему, как правило, было неприятно, даже если человек сам по себе искренне нравился. Он давно привык.
С Эндрю все оказалось наоборот. Ал дьявольски отчетливо сознавал прикосновение подушечек чужих пальцев к волосам и коже под ними, но ему от этого прикосновения было так хорошо, что выворачиваться он разом перехотел, наоборот — подался, не думая, к руке ближе, как изголодавшийся по ласке котенок, и уставился удивленно.
Он снова подумал про то, какие красивые у Эндрю губы. И глаза — серые, не темные, как ему казалось.
Ал резко отстранился, закусил собственную губу больно и почти до крови, подтянул одеяло до груди. Нашел крест на розарии, который, еще когда комиксы читал, намотал на правую руку, сжал крепче, чтобы грубые края врезались в ладонь.
"Господи, прости меня, раба Твоего грешного".
— Я знаю. — Ал смотрел то в сторону, то в потолок. Боялся встречаться с Эндрю взглядом и закрылся от его эмоций как мог наглухо. Будто не радовался пару минут назад его приходу. В общем-то, почти как нормальный подросток, которому пытаются поставить на место мозги. — Я просто… Я вспомнил, понимаете, что видел Ленни у алтаря, но отвлекся и забыл совсем. И потом, когда его искали на площади, как подумал про этот кошмар внутри, огонь, дым. И он в пекле этом — маленький мальчик, один совсем, задыхающийся, испуганный, потерянный, который пытается спрятаться от монстров, закрыв глаза, а монстры берут и не уходят. У меня два брата младших, понимаете, и — ну, я не мог просто стоять и ждать. Не мог ничего не делать.
Ал никого, конечно, не видел, иначе из церкви он без Ленни бы просто не ушел. Это была еще одна ложь. Щедро приправленная правдой, но от того не становившаяся меньше — только извращеннее. Ал помотал запястьем, давая розарию съехать еще ниже, принялся пересчитывать бусины. Первая за крестом — "Отче наш"…
"«И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого», да?" — горько подумал Ал.
— Ради вас — постараюсь. В конце концов, если б не вы, я бы там как раз погиб, правильно? — Он все-таки позволил себе посмотреть на Эндрю и криво улыбнулся. — Спасибо, кстати.
Интересно, мог ли Эндрю считаться его ангелом-хранителем? Сигаретой, которая в самом деле помогла Алу просидеть с миссис Кинни до самой ночи, он поделился, причем ничего не сказав отцу Ала, хотя Ал его даже не просил; из огня вытащил буквально на себе… Да, пожалуй, уже годилось.
Алу стало от себя еще отвратительнее.
Чем он заслужил ангела-хранителя? И это спасение? Он должен был сгореть вчера в адском пламени — и продолжать гореть во веки вечные.

Ал перестал улыбаться, почувствовав укол чего-то, подозрительно напоминавшего обиду. Эндрю вроде и не сказал ничего нового, держал спокойный тон, но его не-нотация задела наконец за живое — не хуже пустых славословий, которые пели девчонки в своих комментариях на стене Фейсбука. Ал не собирался делать чужую работу. "Геройствовать", если уж на то пошло, тоже. Хотел ли Эндрю его пристыдить? Он не знал — и не очень-то хотел знать, и лезть в душу к Эндрю себе не позволял. Не с его мыслями про… красивое. К тому же он не был уверен, что сможет выловить и прочесть этот полутон чужой эмоции.
Он покачал головой.
— Не читали. Берегут на будущее, думаю. Все, кроме брата. Эндрю, я правда не претендовал ни на какие лавры, — не выдержал Ал, посмотрел хмуро, — и геройствовать не хотел, я просто, не знаю, подумал не головой? Я не…
Он замялся, передернул плечами и так и не закончил, опять уткнувшись взглядом в розарий. Кивнул только. Отец говорил про благие намерения, конечно, и не раз. Другое дело, что в какой-то момент Ал стал слушать вполуха. Во-первых, потому, что знал: отец гордился им и его благими намерениями, так что и говорил не всерьез, не от души. Во-вторых, потому, что его, Ала, дорога в Ад вымощена была совсем другими намерениями, и никакие благие с ней уже ничего не сделают.
На секунд он подумал, что это несправедливо, а потом захотел себя стукнуть за такие мысли. Грешно.
— Аминь, — вяло согласился Ал и добавил уже Эндрю в спину: — Спасибо, что зашли.

***

Все следующие дни Ал ждал, что Эндрю зайдет снова. За свое поведение ему стало невероятно стыдно еще в тот же день, сразу после того, как он прочел круг розария и подуспокоился. Круг, кстати, пришлось повторять: размышлял во время чтения Ал вовсе не о положенных в этот день недели скорбных тайнах. То есть, конечно, может, и о скорбных, да не о тех.
Но Эндрю так и не зашел, а потом Ала выписали, а потом еще пару дней бабушка не выпускала его на улицу, говоря, что-де цвет лица у него не очень. Обидеть ее Ал не мог, поэтому исправно торчал то в своей комнате в обнимку с плеером, комиксами и коллекционным изданием "Сильмариллиона", то на кухне. Он немного надеялся, что вынужденное сидение дома утихомирит его совесть: к желанию извиниться перед Эндрю примешивалось желание и просто его увидеть, и вот этому последнему Ал категорически не хотел поддаваться. Он должен был быть сильнее.
Должен был, но не был.

***

Внешний вид: коричневый шарф, серый вязаный свитер, темные брюки, теплые зимние ботинки; поверх — то же черно-фиолетовое пальто, что было на нем в доме престарелых.
С собой: всякие мелочи по карманам, бумажный пакет с кексами, записка в кармане.

— М-м, — один из младших прилепился носом к духовке. — Пахнет вкусно. Кексы?
Алан потрепал брата по волосам чистой рукой.
— Не для тебя, чудовище. Да я угощу, угощу, не смотри так, — засмеялся он, пока нацеплял на руки прихватки. — Давай в сторонку-ка, их доставать пора.
Судя по тому, как братья уплетали выданные им кексы, вышло что надо. Ал сгреб б́ольшую часть в бумажный пакет, взглянул на часы и резво пошел одеваться. До пожарной части Эндрю еще надо было дойти.
Ал специально не узнавал заранее рабочего расписания Эндрю. Не только потому, что не думал, что ему бы сказали, скорее в надежде, что на месте не застанет. Магометом, идущим к горе, он не был ни в одном глазу, даже предпочел бы оставить кексы с кем-нибудь, если возможность представится. У него даже записка была заготовлена на такой случай.
Которая, конечно, не понадобилась. Дежурный, встреченный Алом на входе, на объяснения поворчал, что Эндрю-то на месте, но пускать всяких там в комнаты отдыха не положено, но наверх позвонил — за взятку в виде кекса. Ал, перехватив пакет поудобнее, рассеянно принялся расстегивать пальто.
— Боб. Энди где там?.. Да тот, который Мейсон, блин. Передай, тут пацан к нему пришел… Ага. — Дежурный положил трубку. — Щас спустится. Тебе, парень, повезло. У Мейсона вот-вот смена кончается. Пришел бы на десять минут позже — и привет. Кексы девушку испечь попросил, что ли?
Ал улыбнулся и пожал плечами. Может, мол, и девушку.

Ал при виде Энди и его улыбки улыбнулся и сам — устоять было совершенно невозможно. И ждал, пока на него обратят больше внимания. Дернулся только от "кумира", но ответить не успел — пожарные громкой толпой пронеслись мимо, пока не остался только Эндрю.
Ал почему-то раньше не обращал внимания на то, что Эндрю его ниже. Не сильно, но. Интересно, сколько ему лет? Как Тому? Больше? Не может быть сильно больше.
— Три дня как выписали, — кивнул он. Робкая надежда, что они сейчас приветственно пожмут друг другу руки, быстро испарилась: Эндрю свою не протягивал, а Ал еще по дороге решил не проявлять такой вот инициативы. Не с его грешными мыслями в голове.
Он отправился вслед за Эндрю на улицу, на ходу застегивая опять пальто. Выходило неловко — с одной-то занятой пакетом рукой.
— Парень! За девушку свою-то держись! — крикнул им вслед дежурный. — Такой талант в готовке на дороге не валяется, помяни мое слово!
Ал чуть слышно вздохнул себе под нос и взглянул на Эндрю. Не мог понять, показалось ему или он правда почувствовал легкое покалывание вдоль позвоночника вместе с едва различимой ноткой облегчения?
Он постарался получше закрыться от чужих эмоций. У него как будто получилось, но он был не уверен. С людьми, которые ему нравились, абстрагироваться было сложнее, хотя к ним-то в душу Ал лезть обычно меньше всего хотел. Господь дал ему полезный дар, и Ал считал своей святой обязанностью применять его только во благо и не злоупотреблять — настолько, насколько мог.
— Ваш дежурный решил, что эти кексы девушка пекла. Я одним его угостил, чтобы он согласился позвонить наверх, — улыбнулся он. — Я не стал говорить, что сам их сделал. Вот, это вам. В качестве извинения.
Он протянул Эндрю бумажный пакет — на этот раз без попытки вежливо избежать контакта, скорее, наоборот, на него рассчитывая. Легкое касание ему все-таки досталось — и оно было как электрический разряд, от которого Ал с трудом не подпрыгнул, но… ему все еще не было неприятно.
Кашлянув, он продолжил объясняться:
— Вы тогда все правильно говорили, а я повел себя очень недостойно. И нет, плохое самочувствие меня ничуть не оправдывало, как и желание помочь тому мальчику. Простите меня. — Ал посмотрел виновато, потирая между делом подмерзшие ладони друг о дружку и засовывая их по карманам. — А девушки у меня вообще нет.
Он чуть ссутулил плечи. Зачем он это добавил? Про девушку? Как будто Эндрю, нормального человека и правоверного христианина, интересовала его личная жизнь.
Нет, не надо было ему сюда приходить.

— Сам, — подтвердил Ал, улыбнувшись широко и открыто. — У меня же семья большая, сестра старшая всегда была примерно как вы с яичницей, брат может годами жить на пицце и кофе, братья маленькие, отец занят делами прихода почти все время. Раньше бабушка пекла всякое, но она уже немолодая. А мне в радость. Медитативное занятие очень, успокаивающее. Как молитва, только руками.
Он открыл было рот, чтобы еще что-то сказать, и закрыл. Он все еще считал себя виноватым, но раз Эндрю просил его не оправдываться, то, наверное, не стоило. И ни к чему. Свое прощение он получил, этого было достаточно. Вот то, что Эндрю собирался жениться… Ал коротко взглянул на его руки, но нет, кольца не было ни на левой, ни на правой.
— Поздравляю! — И он действительно постарался порадоваться за ближнего и его счастье, но на деле испытал только укол расстройства вперемешку с облегчением. Думать об этом он тоже не хотел, потому что чувствовал себя редким идиотом. Сам же себе говорил, что Эндрю — нормальный человек и правоверный католик. Конечно, у него, как у любого нормального человека, невеста должна была быть. Да что там, удивляться надо было скорее тому, как он еще не был женат. — Со мной, в общем-то, о девушках рассуждать вообще немного бесполезно: радостей таинства брака я все равно не познаю. Собираюсь стать священником, как отец.
Ал не смотрел на Эндрю, когда это говорил, хотя даже и не лгал. Собирался ведь. Все еще. А то, что не станет, потому что его грех разоблачат раньше, было совсем другой историей.
Сложнее было не посмотреть потом: Алу болезненно хотелось хоть краем глаза увидеть реакцию, хоть краем сознания зацепить эмоции. Найти какое-нибудь безразличие и забыть о своих греховных помыслах. Но после слов про священника собственное желание показалось Алу таким дьявольским лицемерием, что он сумел не поддаться этому искушению.
Чтобы, конечно, тут же окунуться с головой в другое.
— Окей, — кивнул Ал.
Он не должен был соглашаться — как не должен был приходить к Эндрю в пожарную часть. Но Эндрю ведь предложил сам и к тому же был обручен, так что какой в этом был вред?
Они завалились в ближайшую кофейню. Ал не дал Эндрю себя угостить, но пожалел об этом почти тут же, когда понял, что забыл вместе с перчатками захватить с собой и деньги. Он попытался выскрести из карманов всю валявшуюся мелочь, но на латте с имбирным сиропом не набрал все равно. Парень-бариста за стойкой не только терпеливо ждал, но и вызвался пересчитать самостоятельно, после чего заявил:
— Вы где-то ошиблись, точно. Тут более чем достаточно.
И подмигнул, глядя глаза в глаза. Ал, моргнув, сглотнул и отвернулся, и очень понадеялся, что Эндрю ничего этого не видел.
В парке по соседству желающих сидеть на скамейках было немного, так что и кофе у них с Эндрю не успел остыть, когда они нашли себе местечко. Ал грел руки об свой стаканчик, наблюдая за людьми на устроенном посреди парка катке, и надеялся, что кексы от морозца не превратились в зубодробительную твердыню. Надо было попросить баристу их в микроволновке погреть. Алу он бы не отказал.
Поняв, о чем только что подумал, Ал судорожно хлебнул кофе — и, конечно, подавился.

Ал прокашлялся и отхлебнул еще кофе, на этот раз — поспокойнее. Распробовал. Латте был вкусный, а имбирный сироп добавлял нужную нотку пряности. Аж рождественское настроение появлялось, несмотря на все неловкости и подмигивания. Впрочем, у Ала оно обычно появлялось еще в первых числах декабря, это просто в нынешнем году все перепуталось из-за пожара и больницы.
И из-за Эндрю. Который завел разговор про семинарию. Сам. У Ала аж в груди потеплело от радости — настолько воспрял он духом от осторожных вопросов. Он-то думал, что эту тему они оставили еще у пожарной части вместе с темой грядущей свадьбы Эндрю. Пытался себя уверить, что Эндрю его будущее интересовало не больше, чем наличие или отсутствие у него, Ала, девушки. А оказалось — нет. Оказалось, Эндрю беспокоился.
Ал подумал, что зря он в кофейне отскочил со своим латте от стойки как ошпаренный и ждал у окна с таким видом, будто крайне заинтересовался чем-то происходящим на улице. Зря чуть ли не молился, чтобы взгляды баристы и собственная реакция Ала прошли для Эндрю незамеченными. Эндрю все-таки очень подходил на роль его ангела-хранителя. Едва ли он бы что-то подумал про самого Ала. Скорее про баристу. Но что бы он с этим всем сделал, Ал уже не очень представлял, потому что в этот момент его мысли окончательно спутались.
Он напомнил себе про то, что со своими грехами за душой не заслуживал никакого ангела-хранителя, а уж такого, как Эндрю, и подавно. Про чужую свадьбу по весне. Про те самые греховные мысли. Испортить ему настроение это не смогло. И, в общем-то, правильно, что не смогло. Он же ничего такого не делал. Правильно?
— Ну, у меня будет восемь лет учебы, чтобы понять, точно или нет. — Ал спрятал широченную улыбку за очередным глотком кофе. — Если пойму, что нет, вряд ли кто-то будет меня заставлять, правильно? Это не по-христиански. К тому же меня могут счесть недостойным. Скажем, из-за слишком благих намерений.
Ал поставил стаканчик на скамейку рядом с собой и не глядя потянулся к пакету, не понимая, что делает это практически одновременно с Эндрю — и практически зеркально с его жестом. Наткнулся рукой на чужую руку, конечно же. Виновато отдернул свою — предварительно задержавшись на полсекунды дольше, чем следовало бы.
— Ой. Извините.
Совесть взвилась с новой силой, но Алу все еще было слишком хорошо и от кофе, и от компании, чтобы начинать себя казнить по очередному кругу.
Переждав, пока Эндрю возьмет кекс, он вытащил один и себе. Больше он брать не собирался: дома он, в конце концов, еще сможет испечь. И этот бы не брал, но не хотел Эндрю обижать. Потом-то можно будет сослаться на то, что его перед выходом из дома плотно накормили и он не голодный, но потом. После кекса вежливости.
Кекс, вопреки опасениям, в зубодробительную твердыню не превратился, разве что холодненький был, но на контрасте с кофе это оказалось почти приятно. Ал с удовольствием уплел его за обе щеки, запил небольшим глотком и покосился на Эндрю в ожидании вердикта.

— Ну, или любой религиоведческий или философский бакалавриат, а потом семинария. У меня так друг учится.
Ал пожал плечами. Недостойным, в общем-то, могли счесть кого угодно, а у него такие грехи водились за душой, что их никакими кексами для ангела-хранителя и волонтерством в доме престарелых было не искупить. Достаточно только вспомнить того самого друга. С таким положением Ал давно смирился, и отрицательный вердикт епископа его расстроил бы, но ничуть не удивил. Другое дело, что думать об этом было дело пустое. Что будет — то будет, на все воля Божья, и если Ему будет угодно, чтобы Ал стал священником — Ал им станет.
Вот только узнает мнение о своих кексах для начала.
Ал снова расплылся в улыбке до ушей, а потом не выдержал и рассмеялся. Эндрю, конечно, богохульничал, и смеяться над таким было грешно, но не смеяться не получалось. Он готовке Ала, можно сказать, сделал высший комплимент: настолько впечатлился, что выдал то, что думал, как на духу. Ал не сомневался, что Эндрю понравится, о его кулинарных талантах ему разве что ленивый не говорил. Но чтобы настолько — он искренне не ожидал. Это было круто.
Было бы еще круче, если бы он не вспомнил, что в Канаде уже почти десять лет как легализованы однополые браки. Но какая разница? Ал собирался в семинарию, а Эндрю — жениться, да и все равно сказано это было не всерьез.
Ладно. Хотя бы хохотать как умалишенный Ал перестал. И то хлеб.
Или кекс.
— Передо мной вам точно не за что извиняться. Рад, что понравилось. — Ал собирался добавить, что Господь милостив и простит сказанное не со зла, но передумал в последний момент. Поминать Бога, пусть и не всуе, ему чуть ли не впервые в жизни не хотелось. Слишком хорошо было на грешной земле. — Я уже думал, что если не выйдет с пастырем, то, может, по этой стезе и пойду. Но, сами понимаете, человек предполагает… Может, я для чего-то другого предназначен. Только будущее покажет.
Он откинулся на спинку скамейки, подцепил свой стаканчик, отхлебнул уже подостывший кофе. Покосился на Эндрю и разулыбался опять, заметив, что кексы правда пошли не просто хорошо — отлично.
— Хотите, я испеку что-нибудь вам на свадьбу весной? — неожиданно сказал он. — На праздничный торт не претендую, но такие вот кексы или капкейки, скажем, я бы с удовольствием. Это самое меньшее, что я могу для вас сделать, правда.
Ал ни за что бы не признался себе вслух, но в глубине души прекрасно понимал, что предложение его было эгоистично. С Эндрю ему было непозволительно хорошо, и Ал не хотел, чтобы это хорошее подольше не заканчивалось — что было маловыполнимо, пока единственным, что продолжало их связывать, оставалось лишь невыполненное обещание найти добрые руки для кота миссис Кинни, Царствие ей Небесное. Поэтому нужно было срочно придумать что-то еще. Капкейки были идеальным вариантом по многим причинам сразу. И потому, что после такого восторга от его кексов Эндрю не должен был отказаться.
И потому, что это действительно было самым меньшим, что Ал мог для него сделать.