Анна присела над водой на корточки. Трое свежих утопленников в белых саванах, тела которых были связаны между собой широкой красной лентой, словно рождественский, мать его, подарок, все еще плавали перед ней. В прошлый раз это было барбекю в церкви. Теперь у того, что был посередине, из-под савана выглядывала колоратка.
Она выпрямилась, оглянулась на маяк, возвышавшийся над пристанью, как соляной столб. Теперь от библейских параллелей было сложно отделаться, хотя и Библию Анна никогда полностью не читала. Так, по верхам примерно знала, что и как, да чем маялись апостолы. Почитать, что ли.
Конечно. На досуге, который только снится.
Фотографии с места преступления уже были сделаны, оставалось только извлечь этих трех мушкетеров из воды и отправить в предпоследний путь в морг. Анна поморщилась. Дело уже не пахло жареным, оно просто изрядно пованивало.
— Куп, — оглянулась она на напарника, стоявшего поодаль, — я руку дам на отсечение, что это тот же лунатик, что и в Грейс.
Напарник, хмуро сдвинув брови к переносице, кивнул. Не так часто в Галифаксе случалось что-то страшнее домашнего насилия и перерезанного в подворотне горла. Город, вообще-то, славился низким уровнем преступности. И надо же было вот так напороться второй раз. Не лень же кому-то было так возиться.

На этот раз с опознанием было гораздо проще. Вода — не огонь, не успела такого разрушительного воздействия на трупы оказать.
Двое мужчин, одна женщина. Под саванами — повседневная одежда, от которой так и не удосужились избавиться. Водительские права при себе, правда, были только у второго мужчины, того, который без колоратки. Мужчина с колораткой при себе только блокнотный листок с парой номеров телефонов в кармане имел. Листок взмок, чернила начали расползаться, но выудить номера с него удалось.
Один номер принадлежал уже небезызвестной часовне Грейс, в которой произошло предыдущее убийство, что только подтверждало подозрения в том, что перед ними серия связанных убийств, а не просто нашествие лунатиков. А второй был личным.
Пастора Харриса ждал новый сюрприз.
— Прокатишься к нашему дражайшему пастору? — спросила Анна напарника, собирая в папку несколько фотографий жертв, сделанных с места преступления. — Я съезжу по второму.

Поднимаясь по лестнице, Анна думала о том, что пришла пора выдавать убийце — или убийцам — прозвище. Такое себе броское кодовое имечко, которое разнесется по всему участку. Потому что уже заслужил. Говорить конкретно о серии можно только с трех убийств, но какая-то схема уже прослеживалась.
Если в прошлый раз был огонь, а теперь вода, что может быть в следующий? Трупы в замках из песка? Нет, вот гадать как раз не хотелось, несмотря на то, что предположения были нужны.
Она нашла нужную дверь, забарабанила в нее. В ответ — тишина. Анна забарабанила снова.
Дом был как дом. Не из элитных, но и не последний клоповник. Жертву в колоратке — предположительно священнослужителя — с обитателем этого дома могло связывать что угодно. Может, просто заблудшая душа, может, представитель типографии, клепающей какие-нибудь религиозные листовки, может, вовсе родственник. У священнослужителей ведь родственники тоже были. Не допросишь — не узнаешь. Только дома, по всей видимости, не было никого. Предприняв последнюю попытку достучаться, Анна повела плечами и задумалась о том, что стоит по пути обратно в участок заехать за кофе. Предстояли ведь очередные долгие, далекие от романтики, вечера за просмотром записей с дорожных камер наблюдения и перечитывания показаний очень ограниченного на этот раз количества свидетелей.
Уныние захлестывало, конечно. Анна отшагнула к противоположной от двери стене, привалилась к ней и достала из кармана пальто телефон. Набрала номер мужчины, с которым ей и нужно было переговорить, чтобы, все же, по-человечески, а не по-полицейски уточнить, когда ж его можно будет застать дома в ближайшее время. Но ответный на гудки телефонный звонок послышался с лестницы. Анна тапнула по экрану, сбрасывая вызов и выпрямилась.

К двери подошел молодой мужчина, не стремившийся особо оглядываться по сторонам. Анна прокашлялась, привлекая к себе внимание. Можно сказать, что ей повезло — она никогда не была большой поклонницей телефонных разговоров. Не видно, как ведет себя человек. Интонации голоса контролировать проще, чем жесты и взгляды. Профессиональное уже — все разговоры только с глазу на глаз, если не знаешь человека, как облупленного.
— Леонхард Коэн? — переспросила она в ответ. — Потому что если так, то да, к вам.
Она извлекла на смутный коридорный свет полицейский значок, из рук продемонстрировала его мужчине.
Полицию обычно не любили нигде. У людей закладывалось мнение о том, что если к тебе домой наведывается коп, то, значит, тебя подозревают в чем-то криминально непотребном. В плане человеческого отношения работа была откровенно неблагодарной, но к этому быстро привыкаешь. И в коридорных обстоятельствах на автомате встаешь так, чтобы никто никуда не дернулся, преграждая пути к отступлению на лестницу. Даже когда опрашиваешь свидетелей. А мало ли. Соответственно, и Анна от стены отшагнула к двери квартиры мужчины со стороны лестницы.
— Детектив Орсини, полиция Галифакса, — представилась она. — Я бы хотела задавать вам несколько вопросов. У вас найдется несколько минут на то, чтобы ответить?
Анна выхватила из подмышки папку, в которой как раз были черно-белые снимки, достаточно отчетливые для того, чтобы можно было как-то опознать жертв, и коротко побарабанила по ней пальцами. Улыбаться она и не пыталась, но вежливость в таких вот случаях соблюдала — вдруг мужчина с одним из убитых был хорошо и близко знаком. Вдруг ему исповедовался регулярно, а? Лучше бы да, потому что церкви обходить, если священник был не из Грейс — не самая веселая и оперативная затея.

Запах алкоголя, расфокусированный взгляд, да, оно и видно. Не в лучшей кондиции находился парняга. Отчасти Анне было даже несколько завидно. В ее организм практически не попадало ничего крепче кофе вот уже... Да, со второго числа. Как раз с того дня, когда был обнаружен труп в церкви. Просто потому что происшествие было возмутительным и с шеи каждого, занятого этим делом, не слезал шеф. А теперь еще и следующее. Напиться хотелось просто зверски: девять дней без — рекорд. На больший не тянуло — синдром отмены и так проявлялся худшим настроением, чем было нормально даже для Анны, не являвшейся самым оптимистичным в мире человеком. Да и спалось даже безо всяких трупов, плавающих импровизированным плотом на пристани у маяка, и так плоховато.
Анна перешагнула порог квартиры Коэна следом за ним, отмечая этот некоторый рассихрон движений, сопутствующий опьянению. Расстегнула пуговицы на пальто, прежде чем опуститься за кухонный стол и положить перед собой папку.
— Любой, лишь бы крепкий, — ответила она.
Да, поразительное дело — как-то обычно полицию не то что кофе не угощали, но и на порог старались без лишней необходимости не пускать. Алкоголь заставляет людей более душевно относиться к представителям даже самых проклятых профессий. Почти ко всем, кроме, разве что, налоговых инспекторов.
Впрочем, пришла она не кофе пить, хоть от кофе и не отказывалась. Потому, пока Коэн возился с пачкой кофе, извлекла три снимка — свежих, уже из морга, а не с самого места происшествия — и разложила перед собой, повернув их так, чтобы мужчина смог рассмотреть. И, желательно, ничего на них не пролить в случае чего.
— Вам известен кто-то из этих людей? — спросила Анна, чуть склоняя голову набок и прямо гладя на Коэна.
Может и прихожанин, подопечный какой-нибудь этого священника. На славного правоверного католика Коэн походил меньше всего, скорее на какого-нибудь болеющего синей болезнью ушлого барыгу. Ну, если на первый взгляд. Мог ведь быть и музыкантом — разница не так велика, границы слишком тонкие. Но и ушлые барыги, и музыканты могли в какой-то момент отыскивать в своем сердце Иисуса и теряться для общества.

Дурачиться парень перестал достаточно быстро. Анна достаточно флегматично отхлебнула кофе из кружки, пока тот всматривался в фотографии. Жить было бы можно даже с растворимой бурдой. Кофе не из забегаловок или отвратительно работавшей кофе-машины в участке на душу Анны и правда выпадал редко.
Брат, значит. Хреново. Коэну хреново — для них же наоборот мороки меньше, раз вышли сразу на близкого родственника.
Она вопросительно вскинула брови. Слова Леонхарда заставили зацепиться, мимо ушей такие замечания она пропустить не могла. Скелеты по шкафам у всех разные прятались, но как-то люди, которые видят снимок мертвого родственника, обычно не говорят о том, что дражайший кровный должен был преставиться иначе.
— Тела обнаружили сегодня утром на пристани у маяка Самбро, — ответила она, прежде, чем начать задавать свои вопросы.
Душевности и сочувствия в Анне не было давно. Лица людей, потерявших кого-то близкого, сливались перед ней в одну массу, пытаться проецировать на себя чужие беды она прекратила, еще когда только начинала службу в полиции — бесполезно это, никаких личных нервов не хватит. Потому и "тела", а не "ваш брат и еще парочка несчастных" — привычнее и проще, не ей тут распинаться, у парня, поди, свои близкие были.
— И как, по-вашему, он должен был погибнуть? — спросила Анна.
На самом деле, когда большую часть жизни проживешь, манипулируя электричеством и воспитывая дурочку-дочь, к которой каждая вилка примагничивается, удивляться перестаешь вообще всему. Мало ли еще какой пророк доморощенный ей попался. Не так и важно, если не принимал участия в осуществлении всего этого ритуального. Неприятный факт — родственников полагается допрашивать первыми не потому, что больше могут рассказать, а потому что вероятность того, что принимали участие велика. Чаще, правда, с супругами, но вон и в Библии первым убийством было убийство братом брата.
Да что ж это такое-то? Опять хреновы параллели.

Анна сделала большой глоток кофе и сощурилась. Странный парень. С ненормальными реакциями на смерть родственника. А все странное априори подозрительно, особенно в таких ситуациях.
Убийство в церкви произошло аж второго числа, а если Коэн считал, что его брат погиб там, значит, вестей никаких от него не получал в течение как минимум этого времени. И в полицию с подозрениями по этому поводу никто не обращался, а поиск по без вести пропавшим так до сих пор ничего и не дал. Анна нахмурилась, наблюдая за Коэном. Она понимала, что, находясь в состоянии аффекта человек наговорить мог всякого лишнего и несвязного, теоретически стоило как-то помягче выспросить о подозрениях и, само собой, где самого шатало, на кого думал и далее по списку. Теоретически. На практике ей очень хотелось долбануть по Коэну слабеньким электрическим разрядом и как-то вернуть его из паники на грешную землю.
— Леонхард, — обратилась она к нему по имени. — Леонхард, вы можете сосредоточиться? Я разве сказала, что думаю на вас? Но нам нужны будут ваши показания, в том числе я обязана спросить, где вы находились в момент убийства.
Анна отставила кружку с кофе в сторону и собрала фотографии обратно в папку, чтобы дальше не травмировать одним их видом и без того травмированного родственника.
— Для дальнейшего опознания вам необходимо будет проехать вместе со мной в морг, — добавила Анна. — Либо кому-то из ваших родственников.
Фотографии фотографиями, а бумажной работы еще всяко будет полно.
Она коротко постучала папкой по столешнице, прежде, чем подняться из-за стола. Флегматично рассиживаться и дальше смысла она не видела. Вот только дернуло, очень дернуло это "им всем". Заставило зацепиться, закрепилось в сознании. "Им" — может быть обширным понятием. Мало ли этот Линдси миллионами в каком-нибудь банке ворочал. Или просто родители любили его больше.
— Чем ваш брат зарабатывал себе на жизнь? — спросила она, даже больше для того, чтобы попробовать хоть что-то в голове свести, нежели потому что полагалось.
Зудело еще одним вопросом — не связывался ли с какими религиозными культами в последнее (или не очень) время. Ей бы хоть понять, что конкретно связывало убитых для всей этой ритуалистики, которую уже на втором месте преступления они наблюдали. И с этим уже можно было хоть как-то работать, а не топтаться в кромешной темноте.

За передвижениями Леонхарда по кухне, Анна наблюдала молча. Люди, потерявшие близкого человека, и не так себя порой вели. Даже хорошо, что парень не зашелся в истерике — это было бы самым отвратительным. Хоть от женской, хоть от мужской истерики ее откровенно передергивало, потому сообщать "хорошие" новости такого плана она не любила не только потому, что не умела. Как рев множества младенцев — раздражает, когда не относится к тебе.
Ну, зато хоть протрезвел.
Но дальнейшая исповедь заставила ее напрячься. Сначала — внимательно слушая. За вымогательство можно было бы зацепиться, мало ли ее сумасшедшие какие-то виджиланте и пытаются быть санитарами леса, намекая на то, что таким вот отнюдь не молодцам прямая дорога в преисподнюю. Следом — отчаянно не веря.
Большую часть своей жизни она могла искрить. С самого раннего детства ее дурочка Молли магнитила все, что только магнитилось. У самой Анны был знакомый профессор, который мог заглядывать в будущее. Да, она прекрасно понимала, что могли существовать и прочие люди с самыми разнообразными способностями, к убеждению в том числе. Но никогда вслух даже не заикалась об этом. Потому что пока об этом открыто не говорят в обществе, общество может тебя осмеять за разговоры или линчевать за демонстрацию. О том, что инквизиция в свое время ведьм жгла не просто так, Анна не раз задумывалась.
А тут на тебе — парень просто взял и начал говорить, напрямую говорить об этом. Завидовал, а? Было бы чему.
Анна опустила папку обратно на стол — с громким хлопком. Ну, нет. Черт с ним, с шоком, а о таком говорить с незнакомыми людьми — это больным на голову надо быть. Или совсем непуганным.
— Значит, так, — Анна шагнула к парню, буравя его взглядом. — Если ты в стенах моего участка хоть кому-то, — еще шаг вперед, чеканя слова, — хоть одним единственным словом об этой супергероике обмолвишься, — она сузила глаза, — я самолично буду запрашивать для тебя психиатрическую экспертизу. И поверь мне, диагноз я буду знать раньше судмедов.
Давить это надо было в зародыше. Пусть Коэн сейчас всяко находился в расстроенных чувствах, не хватало еще, чтобы что-то такое он начал травить в участке, при включенных камерах. Хрена лысого, конечно, кто поверит, но лишняя перестраховка не вредила. Не исключено, что в Анне говорила абстинентная паранойя.
— Удумал тоже, — она чуть запрокинула голову, выставляя вперед подбородок. — Полицию сказками смущать.
Может, в словах парня имелась доля истины? Первого сожгли, вторых утопили. Опять же, некстати пришедшие в голову сравнения с инквизицией. Или все-таки паранойя. Говорят, конечно, что пить надо меньше. Говорят. Только не тогда, когда уже поздно и паранойя с проблемами со сном уже пришли.
— Поехали, — сказала она, коротко кивнув. — Чем быстрее с этим покончим, тем быстрее мы найдем реального убийцу, а не виджиланте в трико.