По возвращению домой на неё, как правило, накатывал приступ лени такой силы, что она заваливалась на диван едва разувшись, утыкалась в телефон (за ноутбуком идти, опять же, лень) и выпадала из реальности. От части из-за этого Эмили сейчас была рада гостю, при постороннем человеке она такой фокус выкинуть не могла, а значит появлялся шанс, что сегодня она все же уберет вещи. Хотя бы так, что бы не утонуть в них рано или поздно. "Или что бы не выгнали из квартиры после первой проверки. Жить на улице тоже не слишком весело."
Чайник закипает быстро, она разливает по кружкам кипяток и заварку. В кухне прочно оседает запах апельсина и каких-то цветов. Ей нравится эта заварка, запах кажется вкусным, но она поздновато задумывается, что не все любят отдушки. Эмили же фанат травяных чаев, в основном из-за того, что только их воспринимает без сахара и нормальной пищи. Со второй, как обычно, беда. Родители не учили её гостеприимству и особых угрызений совести за то, что к чаю подать нечего, Эмили не испытывает. Не приятно скорее от перспективы тащиться в магазин с утра, поскольку утром голод все же ощущается. Увы.
Кружки Эмили выставляет на стол, там же оказывается почти полна коробка рафинада. Хольм пьет чай без сахара, по этому сколько кубиков кинуть гостю понятия не имеет.
- Тяжело жить без телефона?
Она улыбается. У Эмили серьезные проблемы с поддержанием разговора, сейчас это угнетает. Остается надеяться, что новый знакомый снова сможет спасти ситуацию.

Эмили неопредёленно кивает. Для неё жизнь без телефона особой проблемой не является, Эмили некому терять, её же вряд ли когда сможет спасти возможность кому-то позвонить. Телефон она использовала как будильник и плеер, а в таком режиме он даже мог не нуждаться в зарядке пару дней. И, что было куда важнее, не нуждаться в ремонте, сколько бы ему ни доставалось.
– Да, это ты прям о телефонах.
Она смеётся. Майкла слушать интересно, от разговора о бумажных письмах становится как-то тепло, в голове появляются образы, подходящие для диснеевского фильма. Представить Микки ребёнком ей трудно, ещё труднее представить девочку, которую она никогда не могла видеть. Поэтому образы довольно размытые, да и исчезают, как только новый знакомый переходит с рассказа на рассуждения.
Эмили невольно опускает взгляд на его руки, почему-то интересно узнать, не досталось ли ему от упомянутого кустарника больше положенного. Может из-за татуировок, может в целом от невнимательности, но Хольм слишком сильных повреждений не улавливает.
– Нет, не писала. Официальных я тоже не писала, на бумаге. Переводы по пекарням оформляются электронно, потом нужно всего несколько подписей. – чуть запоздало отвечает она. – А записки – если только с ответами на какие-то тесты. Я в школе была жутким ботаником, и со мной толком никто не общался. Зато многие любили возможность у меня списывать, но не более. Я даже дневников не вела, ни на бумаге, ни электронных. – Ни дневников, ни анкет, ни писем. Ни в каком формате. Ничего, что смогут найти родители и узнать хоть крупицы лишней для них информации. – Но то, что ты описываешь, это так мило.
"Это, наверно, забавно. Бумажные письма." Эмили улыбается, выглядит немного задумчивой. Появляется и тут же угасает желание написать кому-нибудь, просто потому, что ей интересно понять, что чувствуешь, когда пишешь бумажные письма. Угасает желание из-за того, что писать попросту некому.

Эмили сжала зубы, давя усмешку. Девочки, живущие в крольчих норах, ассоциировались уже не с Диснеем, а с произведениями о наркоманах. Или о войне, тут что первое в голову стукнет. Она изначально вспоминает о наркоманах, наверно это связано с популярным образом взрослой Алисы, достаточно тленной наркоманки. "Хорошие девочки и хорошие мальчики становятся мерзкими взрослыми. Странная закономерность."
– Со мной всё несколько хуже, чем с нормальными людьми. Я слишком хорошо помню прошлое, чтобы о нём писать. А переигрывать... Не хочу переигрывать. Ничего и никогда. – Эмили поморщилась, но говорила она честно. Да и голос у девушки был нейтрально-веселым. – Не знаю, как ты, а я верю в этот пресловутый "эффект бабочки". Так вот изменишь какую-то мелочь, вроде некупленной конфеты, а как итог – никогда не встретишь человека, ставшего хорошим другом. А ты бы хотел что-то изменить?
Она пожимает плечами. Пример с конфетой нечестный, друзей в том возрасте у Хольм не было по иным причинам. Примеры Эмили можно было считать глобальнее. Так, допустим, если бы "наезды" со стороны родителей были чуть мягче, она бы вряд ли уехала, вряд ли стала бы спорить и пытаться доказываться, что её жизнь не должна оправдывать их надежды. И, следовательно, сейчас всё могло быть куда хуже. Эмили предпочитала возиться с тем, что имеет, а не думать на тему "а вот если бы...". Эти размышления всего лишь отнимали время, не принося практической пользы.
– Что насчёт будущего – вариант забавный. На случай старческого маразма, например.
Она смеётся. Эмили не может представить себя старой, как бы ни пыталась. Она не думает, что встретит "чистую и нежную" любовь, которая сыграет практичную роль и будет о ней заботиться, не надеется встретить старость в прекрасном здоровье. Старость её пугает, особенно после того момента, когда здоровье помашет рукой и исчезнет в тумане севшего зрения, подкосившихся ног и барахлящих внутренних органов. Говоря начистоту, Эмили старости боится и в тайне надеется, что неплохо было бы склеить ласты до того, как начнутся все эти проблемы, до того, как она потеряет возможность заботиться о себе самостоятельно.
– И всё же, мне поздно писать письма в будущее. У меня была цель, но она уже достигнута, да и до второй осталось пару лет.
Она была серьёзно настроена на путешествие в Швейцарию. Она копила, откладывая некритичную сумму с каждой зарплаты. Вот только сбережения регулярно сгорали. То переезд, то неопредёленный срок без работы, то внезапная необходимость поправить татуировку на кисти, начавшую расплываться, то что-то ещё. Копить у Хольм выходило, откровенно говоря, дерьмово. "Экономист от бога, что уж там."